Здесь обитали драконы

Шторм отпустил перед рассветом. Наутро, из привычно синего, небо стало темно-голубым электриком, в котором все объекты казались безнадёжно далекими, - и самолёты, и вершины колоннообразных облаков сверкали так далеко наверху, как если бы посреди ночи озоновый купол мира раздвинулся, и заключил в себя целую звездную систему. Мы сумели проспать катастрофу подобного масштаба; единственным осязаемым последствием её стало некоторое изменение веса воздушной массы, довлевшей над Землёй, и от этого наши ноги впечатывались в асфальт чуть глубже обычного.

За песчаным валом, в стороне от дороги, надрывался прибой. Оставив расплавленную трассу, мы двинулись прямиком через пустыню, - шесть человек цепочкой, ползущей по дну высохшего океана.

После получаса ходу сбитая почва под ногами потемнела: наш отряд спускался в полузатопленную низину, поросшую галофитною багровою травой, произраставшей тут как будто в память о марсианской экспансии. Эту болотистую местность облюбовали различные формы жизни, и путнику, имевшему неосторожность очутиться здесь, лишь оставалось уповать, что не все из них несут в себе смертельный яд. В смятении и спешке мы форсируем низину, и буквально перемахиваем через прибрежные дюны, пусть песок под нами проседает, и заглатывает ноги по колено.

Открывшаяся панорама стоила месяцев, проведенных на корабле в режиме полусна, - нас ждали мельчайший бледно-желтый песок и изумрудная вода, разделенные белесым прибойным серпом. Отсюда, когда-то давно, я получал открытку от друзей-отпускников, - привет из мира снов, со штампом почты штатов Эльдорадо. Оторопь длится недолго, и мы бежим вперед, на ходу срывая рубашки и брюки. Освободившись от ремней (тяжелый рюкзак врезается в песок почти беззвучно), я становлюсь на колени и подставляю лицо ветру, чуть отдающему морским перегноем. Глаза мои закрыты, но сквозь веки я могу чувствовать, как пролетающая над головою белокрылая птица задевает Солнце длинным крылом.

Не сговариваясь, все швыряют одежду на окаменелое бревно, потонувшее в песке, чтобы тут же броситься в море. И разражаются ругательствами.

Оно ледяное, это мелководное летнее море, словно скальпель на металлическом столе в мертвецкой.

Трясясь от холода, я выскакиваю на сушу и зарываюсь в теплый песок вместе с другими. Растерев немного песка на ладони, можно увидеть, что состоит он из разбитых морем раковин моллюсков. Пляж в этом месте был сложен стараниями миллиардов давно умерших существ.

Пройдет не меньше получаса, прежде чем алюминиевая банка, закопанная в прибойной полосе, поманит купальщика к себе. Немного отогревшись, самые неробкие предпринимают новую попытку поплавать в ледяной воде. Им приходится брести двойную сотню метров, чтобы окунуться по-настоящему.

Я полузарыт и недвижим. Напротив моего лица, на песке, что-то шевелится. То морской рачок, выплюнутый морем, в корчах пытается добраться до воды. Пусть мысли чисты и беззлобны, я протягиваю руку, чтоб прихлопнуть водяную букашку; но светлое движенье - должно быть, мельтешение легкой ткани на ветру, - отвлекает меня.

Какое-то время я смотрю в противоположную сторону, - но, как всегда, сдаюсь.

Босоногая, она идёт по пустынному пляжу в светлом платье. Ей скоро будет сорок лет, но лицо совершенно не испорчено косметикой. К щиколоткам, осолонённым морем, пристали чешуинки песка, и взгляд, как всегда чуть потерянный, прозрачен и ясен. Глаза просвечены закатным янтарём, - в таком свете особенно заметно, как значительно они раскосы. Собранные в хвост волосы чуть растрёпаны у висков; мне хочется, чтоб широкие скулы её были подкрашены улыбкой. Но она просто смотрит мимо меня, туда, где под крутоярами палеозойских террас плещутся волны сегодняшнего дня.

Пять лет назад над зимней Сеной, на мосту; в любом из снов, в любую из ночей на летнем море. Но сегодня она появлялась в последний раз. Её нечастые визиты в монастырь судовой жизни скрашивали эту экспедицию слишком долго; стремительный июнь, затем июль, степенно стаивающая вершина лета, и бесконечно долгий август, - длиннее лета самого.

Миражом в подвенечном айвори она скользит сквозь бесплодные пустоши. Во впадины, оставленные девичьими ступнями, стекают ручейки песка, - останки существ, которые жили здесь так давно, что я просто не могу адекватно проникнуться сроком давности. Её фигура, просвечиваемая уходящим солнцем, и кажущаяся оттого ещё стройнее, понемногу исчезает в стране дюн.

Подобно новорожденному пресмыкающемуся, я откапываю себя из песка и захожу в воду, хлёстким холодом гонящую наваждение прочь.

Чтобы занырнуть по-настоящему, пройти приходится не один десяток метров. Временами ног касаются контрастные полосы чуть более теплых течений. Это были приятные ощущения, потому что тогда ты понимал, что промёрз ещё не насквозь.

Шторм повырывал растительность из грунта, и сотни травинок плавали у поверхности, словно ночью косили подводный газон. Они отбрасывали тонкие тени, блуждающие по золотящемуся дну. Какие-то из них оказывались живыми, и если ты, приглядевшись, хватал их поперёк, то ожившая травинка начинала дико корчиться в пальцах. С одной стороны её вдруг угадывался трубкообразный рот с глазками по бокам длиннющей головы, тогда как с противоположного конца имелся кругляшок, приходившийся животному хвостом. Рыбка, - рыбка ли? - была твёрдой, словно зубочистка.

Мы – второстепенные персонажи из романов Франсуазы Саган, мы – немного тепла в холодной воде. Мы молоды и почти беззаботны, но отрезаны от дома тысячами километров, световыми месяцами разлуки с привычным миром; и он здорово изменился, этот мир, - он нарушен стрельбою в родных городах, раздавлен грузовой машиной на Английской набережной. Уходя в многомесячный рейс, мы совершаем путешествие в другое время, где не действует беспроводная связь, где новости, хорошие и плохие, приходят с редким письмом, что распечатывает принтер, чтобы ты потом хранил его под подушкой. Корабли, на которых мы шли сквозь лето и огромные пространства, застывали в порту один за другим: enfin, дни летних одиссей сочтены.

Мне не думается, что я особенно сентиментальный человек. Но иногда я смотрю телевизор, и в моменты, когда диктор с телеканала «Культура» рассказывает про Этот День в Истории (у него хорошо поставленный голос, - голос образованного человека, знающего цену Дням), по моей коже пробегают мурашки.

«Сегодня одиннадцатое августа две тысячи шестнадцатого года».

…Среди шарообразных конкреций полуострова Мангышлак свистит быстрый горячий воздух. Здесь водились драконы, и зубы их хрустят под нашими ногами. Мы наклоняемся порой, чтобы поднять особенно большой треугольник, выбеленный временем. Время так скоротечно, и я не уверен, что донесу эти зубы до дома. Быть может, оно ускорится немного, и все мы истлеем и рухнем, и декальцинированные наши скелеты рассыплются, соприкоснувшись с землёю, и пыль, мгновение назад приходившуюся нам плотью, снесёт в наступающее море.

А затем вернутся драконы.