Блюз Голодной Степи

Свежих впечатлений нет, поскольку с этой работой завязал.

Посему концовку "блюза" пришлось дожимать теми последними нотами, что вспомнились

 

Регулярные гастроли - точно да А вот в отпуск есть дикое желание съездить на Чаган, "наш ответ Сидану".

Судя по тому, что пишут и показывают, долгоиграющие впечатления гарантированы.
Раки как лобстеры! Хищничество у мирных видов рыб! Дальневосточная мускусная крыса (кстати, кто это?)!
Если верить имеющимся данным, диаметр Чагана равняется 430 метрам (против 400 метров у "сухого" американского кратера, при равных максимальных глубинах в 100 метров).

Проект Чаган


Кратер Сидан


В 2009 году мы совсем чуть-чуть не доехали до него, когда отбирали на территориях, примыкающих к СИЯПу, пробы воды, овощей и почвы. Ох, там лини по болотам жирные сидят...

 

Монза честно скажи ты по ночям не светишся

 

Антон,блюз вечен,хоть и Гарри Мур покинул нас..А Мonzza найдет вдохновение,мы верим!

 

Джаз-блюзовые сессии хороши в "Ковбое Бибопе", единственном японском сериале который я смог досмотреть до конца и без содрогания. Ну, а любителям анимации тем паче рекомендую. Эдакое азиатское переосмысление сюжетов героических саг Нортон (долгое время я считал, что она, Нортон, - мужик) и Гаррисона.

 

Утренний воздух стоит неподвижно, в нем ощущается поволока березового дыма, сквозь которую сизые солнечные лучи освещают черепичные крыши «финских» домов. В отбрасываемых ими тенях ещё держится холод ночи, и уже опоздываюший на урок школьник, громко бьющий каблуком, всё не может заставить лужу треснуть.

Бабье лето, ещё вчера бывшее с нами, ушло.

Большая часть пятнадцатитысячного населения района проживала здесь, остальные поселки были мелкими, иные в два дома, раскиданными по большой и почти безлюдной территории. Зимой во многие было не добраться.

Самой приметной постройкой в районном центре было здание краеведческого музея, с крышей куполом и мраморной отделкой фасада. Я побывал внутри сразу после приезда, долго стоял у чучела тугайного тигра, застреленного всего полвека назад, бегло осмотрел черепки культуры Бегазы.

«Казпочта» находится на этой же улице, перед входом растут аккуратно выбеленные кусты карагача. Сунув конверт с авансовым отчетом в желтый ящик на стене, прохожу в комнату. Пахнет газетами.

- Привет, Корлан, - я долго не мог запомнить редкое имя девушки, она поднимает голову. – Сентябрьские журналы пришли, - у нее красивый глубокий голос. Корлан указывает длинным пальцем в место для подписи и поворачивается к стеллажу. Расписываясь, задумчиво смотрю на неё исподлобья. А ведь в городе я не выносил, когда девушки обтягивались в беззастенчивое белое, сквозь которое можно было угадать цвет нижнего белья.

В нынешнем казахстанском поселке мало интересного, и поэтому бирюзовая полоска, исчезавшая между круглыми ягодицами, сейчас никак меня не раздражает.

- Слушай, тут письмо ещё для Висендорфа, ты скоро его увидишь? – вовремя отвести взгляд не удается, смущенно улыбаюсь ей в ответ.

- Да я вообще-то к нему сегодня поеду.

- Тогда передай, хорошо? – кончики ногтей у неё тоже почти бирюзовые. Конечно, Корлан, мне правда совсем несложно.

Поёрзав на сиденье УАЗика, поправляю неудобные джинсы и мельком смотрю на конверт, марки погашены в Ингольштадте.

-----

Тополевая роща за домом была единственным местом вокруг, где можно накопать червей, - тонких и красных, вроде навозных, но только жили они в песке среди корневищ под жидкой подстилкой перегноя. Руки после них оставались чистыми.

Трижды взмокаю, пока набраю половину банки, но зато такой червяк был в воде вертлявым, и рыба брала его с большой охотой.

Толик жил на противоположном краю поселка, где его дом и два других были скрыты в тупиковом проулке, заставленном сараями, загонами и курятниками, среди которых бродили два чьих-то огромных, грустных алабая.

Я заглушил машину снаружи, переложил вещи в зеленую «ниву» и сел с сигаретой на скамейку у двери. Толик появился откуда-то из глубины подворья, неся старый металлический садок-авоську и пару желтых «лимонок».

- Яблочко? - спросил он, пожимая мне руку, - погоди, машину выгоню наружу - свою поставишь.

Сев обратно, надкусываю сморщенное яблоко, «нива» завелась и с перегазовками тронулась: из-под машины со страшным визгом метнулась серая с белым кошечка, примчалась до скамьи и упала в агонии. Вытянулись до упора когти, на раздавленной мордочке застыл оскал.

Поднятое животным облачко пыли унесло за забор.

Очарование утра рассеялось вместе с ним. Я представил, как она только что грелась, прижавшись к теплому протектору – и как можно было вдвоем её не заметить?..

- Вот пистонов-то мне моя вставит, - подошедший Толик взял кошку за загривок и унес в сад, его не было несколько минут.

-----

- Вода в этих краях только-то и течёт, что два раза в году, - сказал Толик, вглядываясь в каменистое дно карасука, - и то, не каждой осенью доходит. Кругом лежала однотонная, словно поверхность нетронутого холста степь, в которую была прерывисто вплетена узкая строчка реки. Неожиданно возвращалось тепло, почти летнее.

- Никак опять пустой? – насчитываю уже четыре таких безрыбных плеса, хотя мы потратили полдня, катаясь вдоль воды.

- Да откуда ж я знаю, - по интонациям было заметно, что Толику тоже надоело колесить взад-вперед, - прошлой осенью сельские со стариц мешками вывозили.

- Прям на удочки?

- Где ж ты видел, чтобы местный с удочкой сидел, - хорошо, если не «чабанкой» повыбили. Я их рыбу уже потом, по магазинам посмотрел. В основном карась. И ведь не было здесь его те года, - говорят, запруду наверху размыло пару лет назад, вот и ушел весь в речку.

- Может, и тут током успели пройтись?

- Так ты не стой, возьми и проверь. Я снял прилаженную на багажник удочку и сел с ней, не приближаясь к берегу вплотную.

Надев очки, Толик распечатал письмо. Их серебристая оправа вдруг сделала его европейским бизнесменом, вернувшимся из долгого тропического отпуска, разве что костюмом на нем был практичный «вудленд». Перечитав листок, он спрятал его и откинулся на раскладном стуле, прикрыв глаза и скрестив руки на груди.

Солнце приглушило большим кучевым облаком, всё стало мрачным, и только наверху оставались сиять края белой воздушной горы. Поплавок неуклонно сносило, хоть ветер и не тревожил траву. Стало понятно, что река текла под землей, сквозь песок и глину, незаметно и безостановочно поддерживая жизнь в сухих равнинах…

- Есть, Анатолий Васильич! – кричу радостно, почувствовав после подсечки, как живо сопротивляется рыба. Гибкое удилище не позволило поднять её сразу, поэтому пришлось дать ей погулять по плесу.

- Ты погляди, всё же тут он, выходит, - Толик посадил круглого карася в садок. - А ну, ещё!

Плес оказался глубоким и заросшим, но клевало почему-то на мели, и ловилось по-осеннему без сходов.

Облако неспешно прогоняло, и с севера к нам катилась прежняя, солнечная степь. Пути разных птиц проходили над этой местностью, в небе мурлыкали журавли, крякали утки, и ещё многие другие голоса не умолкали, пока мы наперегонки таскали карасей. Вдруг у меня случился обрыв – полминуты гнуло удочку к воде, и с трудом победила все же рыба. Перевязываюсь, вспоминая правильные узлы, - нет, сазан на реке Толику не попадался, и, проколов червя посередке, тихим махом возвращаю снасть на прежнее место.

Над водой выступал самый кончик поплавка, его почти сразу приподняло и он рывками, не погружаясь, пошел прямо на нас. На этот раз без спешки пережидаю сильные броски, отдавая леску, и, когда рыбина осоловело замерла у берега, вычерпываю её из воды. Рыба обожглась теплом человека, колюче встрепенулась и я отбросил её в сторону - будто это был кусок горячего угля.

Она и внешне была как уголь, на всякий случай мы заглянули ей в жабры, - уж не будут ли и они черными? Но жабры нам показались даже чрезмерно красными, внутри такой темной рыбы. Только самый низ брюха выделялся некоторою желтизной, цветом, как шкура боковушки у копченого сома, и в черную спину были утоплены грязно-фиолетовые плавники, укрепленные короткими костяными иглами.

- Ну и окунище, - насмотревшись, сказал Толик.

Похожая на глубоководную, морскую, рыба заворочалась среди камней и отрыгнула блеклого гольца, - Толик, а ведь он краснокнижный. Пускай плывет восвояси, кто его знает, сколько ему тут жить пришлось, чтобы так раздобреть.

- Дело твое. А ну как промерзнет речка до дна? Вон, какая та зима была затяжная, суровая.

- Не промерзнет, - хотя опасения Толика я отчасти разделял. Меня больше беспокоила наша собственная судьба, потому что мы не успевали закончить с гамма-съемкой до декабря.

Я поднял окуня за выпирающую нижнюю челюсть и подержал его под водой, почувствовал, как он изгибается, пятясь в глубину, и отпустил пальцы.

Рыбачили допоздна, покуда поплавки не перестали выделяться на воде. Дождь собирался с силами не спеша, долго шумел редкими каплями в высохшей траве. Полило по-настоящему уже когда удочки были привязаны на крыше машины, мы прыгнули внутрь и над нами загремела гроза.

Дорога скакала по мелкосопочнику, машина то надрывно звенела шестернями на подъемах, то умолкала на затяжных спусках. Толик выжимал из второй передачи по максимуму, после чего переключался сразу на последнюю, минуя нерабочую третью.

Правая сторона проселки освещалась тусклым огнем габарита, тогда как слева светила дальним основная и подсвечивала вбок фара-искатель. Приоткрыв треугольную форточку, я впускаю внутрь воздух степи, дурманящий главной полынной нотой, с влажным меловым привкусом и чем-то ещё, ненавязчиво присутствующим в ночи бабьего лета. Несмотря на ливень, в свете фар плясали полчища полупрозрачных летунов, иногда они касались лобовика и тут же превращались в едва заметные зеленые полоски на стекле, исчезающие со следующим движением дворников.

-----

Назавтра предстояло уезжать, и мы двумя отрядами отмечали окончание работ в ставшем таким "своим" Актогайском районе. Это была короткая, на половину ноябрьского дня вылазка с шашлыками. Мы ели и пили, и почти не сдвигались с насиженной точки, хотя виды вокруг были замечательные; на предложение проветриться никто не отреагировал.

В ямках на скалах копилась прозрачная дождевая вода, и в одной из них обреченный щитень вяло ковырял твердое дно. Я взял сосновую веточку и опустил её в бассейн. Он оказался неожиданно глубоким - обманула сильно преломляющая вода, и в действительности рак был недосягаем. Зато случайно тревожу другого, незамеченного ранее щитня, который имел более светлую спинку и скрадывался на дне бассейна. Тот незамедлительно обхватил веточку и принялся пощипывать, словно выбрав нападение как лучшую защиту. Привлеченный происходящим, подполз первый.

«В такой воде можно было бы снять отличный фильм о жизни щитней». В несколько этюдов, начиная с ранней весны, когда ракообразные каким-то образом зарождаются в этих ложбинках, и до самой поздней осени. Может, даже «под Тарковского». Я оставил щитней в покое и встал на краю террасы над расстелившейся во все стороны равниной.

Зализанные каменные плиты громоздились одна поверх другой и стекали вниз, застывая, и на наплывах каменной свечи Аксорана ветер шумел в соснах, словно на морском берегу.



Такими запомнились мне карагандинские степи, необжитые и неустроенные, как и большая часть Казахстана.

Уверен, это чей-то божественный просчет позволил природе средней полосы найти пристанище в Прибалхашье. Не могу объяснить появление здесь обласканных и испорченных ветрами гор, в чьи эрозийные полости проникали сосновые корни и поднимались в настоящие боры. Удивляюсь березовым островкам, которые порой встречаются далеко от ручьев - почти в пустыне, южнее высот Аксорана.

И при этом - потрясающая лаконичность пейзажей, может, даже некоторая недосказанность, и не беда, что в этих лесах невозможно заблудиться надолго, - иначе здешние места не отличались бы так сильно от северных заповедных территорий.

 

Не сильно разбитый асфальт уводил меня вглубь жилого массива, опрятного и зеленого, далекого от тоскливых поселков полупустынь. И в конце весны в Синегорье свежо, несмотря на солнечный полдень - под футболкой «гусиная» кожа, над дорогой волнуется шумная листва.

Почти не слышно людских голосов, хотя порушенных или откровенно неухоженных домов в поселке не видно, и детские полянки пустынны. Не могла здешняя послеобеденная сиеста быть такой длинной, какой её тянут на юге в жаркий день. Часто попадаются таблички, предлагающие купить дом. Плохой знак.

В середине улицы замерла, прижавшись к берёзке, голубая «двадцать-первая».

Сквозь воротник ремень безбожно натирал шею, я снял радиометр и сел у машины, упершись спиной в замятый металл. Нет, определенно это дерево выросло позже.

На душе было светло оттого, что работа привела меня обратно, и многое оставалось родным, пусть с каждым годом я встречал всё меньше знакомых людей. Кто-то уходил, кому-то приходилось уезжать. Многие уходили уже там, не сумев во второй половине жизни привыкнуть к иному распорядку вещей. Как хороший друг нашей семьи, Курт Андреевич, - «Даже соль там на вкус не как соль», жаловался он моему деду по последнему приезду. Тяжело приезжать домой, будто в гости.

Вспомнились дачные посиделки на берегу Зеренды, когда под нескончаемую бутылку «посольской» два обкомовца обсуждали дефицит хороших блёсен, плохой окуневый клёв и идущие со стороны Москвы тучи. Когда отток населения набрал наивысшие обороты, увлекаемый родней на землю отцов Курт Андреевич пришел к деду с ключами от своего зеленого «москвича». «Но зачем он мне?» - удивился дед. Он давно не водил и не мог с заднего сиденья «волги» пересесть за руль своего автомобиля, хотя был ещё довольно молод.

И когда хирург забыл зашить один сосуд в предновогодней суете, дед был отнюдь не стариком.

Пахуче цвела за спиной сирень. Где-то я читал, что когда Война закончилась и в Михайловском начались сначала полномасштабные поисковые работы, а затем и реставрация архитектурного ансамбля, исследователи долго не могли найти следы малых построек. Какие-то были сожжены, чтобы не оставаться служить наступающему неприятелю, другие исчезли после бомбардировок, и фундаменты и доски почти растворились в лесах Пушкиногорья. И только сиреневый куст своим мягким цветом мог обозначить место, к которому были привязаны когда-то люди.

То была война, но когда люди бросают целые селения и города сегодня, что уж говорить о даче, о славной, неприватизированной нашей даче, оставшейся на Зеленом Мысу детства.

В большинстве таких поселков ещё живут, в основном старики. Когда все Найдорфы, Келлеровки и Новоукраинки будут оставлены и разрушены, некому будет их поднимать. Никто не вернется искать следы сирени в сплошной голодной степи, и война такой стране будет уже не столь страшна.

...Сигарета кончилась, я отряхнул штаны и пошел по этой дороге до глухого тупика, где на обочине лежал лучезарный кусок урановой руды, - своеобразный "джекпот" весны 2011 года.

Но прежде в одном из домов меня напоили березовым соком.

 

Фёдоров прислал сегодня фото, с пометкой "А ведь где-то, такие пейзажи защищены национальными парками".





Вверху: Лунная долина (Vale de Lua) в горной части Бразилии, в нескольких километрах от города Сан-Хорхе и являющаяся частью национального парка «Chapada dos Veadeiros».

Внизу: берега реки Чебакты (Шабақты), Жамбыльская область, Казахстан, недалеко от г. Жанатас; место спонтанной добычи породы для нужд частного строительства.

 

Фёдоров, конечно, выбрал самый сезон для радиопрогулок, - жара прошлых выходных угнетала нещадно, особенно когда мы вышли на радиоактивный след вдоль заброшенной автомобильной дороги. К счастью, к тому моменту, когда мы нашли Камень, на небо набежали тучки-облака, и гнет дневного зноя поунялся. Камень сперва нашёптывал в районе 1 мкЗв/ч, что само по себе для нашего брата уже весьма недурно.

Но простейший подкоп показал, что у нашей милой глыбы потенциал гораздо выше (до 3 мкЗв/ч), и, забив на рыбную ловлю, я берусь помогать Фёдоров с поддомкрачиванием и рытьём. И вот она уже готова к перевороту (как мы предполагаем, ураниевая жилка проходит с тыльной её стороны); мы убеждаемся в отсутствии поблизости женщин и детей, и светило отечественной радиологии заваливает его с горки.

Тычем в него радиометрами с разных сторон; у нас теперь 21 мкЗв/ч. Пару раз шарахнув по глыбе, мне удаётся отколоть от неё несколько отличных кусков, которые мы тщательно заворачиваем, не маркируя. Впоследствии Фёдоров перемолет их в порошок, который будет экспонироваться им в герметичной камере для установления активности радона. Как мы видим на этом примере, теоретик Фёдоров способен не только на умозрительный эксперимент.

Впору вернуться к изучению водоёма на дне уранового карьера. Он невелик, навряд ли больше километра в длину. Прозрачность порядка семи метров (со слов Ежевики, нырявшего с ружьём). Рыба - губач, окунь, сазан. В одного Ёж даже целился, но стрелять передумал, т.к. есть рыбу из "озера" поостерёгся.

Пока Ёж нырял, мы грызли кукурузу и попеременно ловили под самым берегом, - глубина начиналась тут же. Дно было бы "как на ладони", кабы не устилавший его растительный покров.

Когда тучки прогонялись, на его ярко-зелёном пуховом ковре начинали плясать солнечные полосы, и тогда становились видны чёрные рыбки, парившие над дном.

На поплавочную удочку окунишка шёл безостановочно. Но время позднее, и нужно убираться.

Мы сюда когда-нибудь вернёмся, поесть ушицы в безлюдных краях. И, разумеется, возьмём радиометр-другой, - хотя бы для того, чтобы не поставить палатку в дурацком месте.

 

Довольно прилично намерил Фёдоров, больше ста тысяч беккерелей на кубический метр. Это безо всякого дробления, и в самом начале выдерживания источника в камере; дальше должно быть много больше.

По данным "британских учёных", радон — второй по частоте (после курения) фактор, вызывающий рак лёгких.

Что ж, есть ещё 238-ого в Кордае...

 

Естественно, причём кто-то более образованным, кто-то - менее.

 

Британские ученые такие "британские" или радон реально влияет?
И радоновые курорты зло, лечим суставные и губим легкие?
ЗЫ. Мне всегда Белокуриха нравилась, люблю я этот район Алтая

 

Ну, принимать радоновую ванну, и жить в радоновой ванне - разные вещи ведь.

Ненормально, когда такая активность, к примеру, в спальне жилого дома (хотя на деле, это нормальное явление для Казахстана). Радон в помещениях скапливается на нижних этажах, в подвалах, погребах и т.п., так как тяжелее атмосферного воздуха. Соленьям и компотам не навредит, а людям вполне себе может. Вопрос в том, сколько времени человек проводит в помещении с активностью радона в, скажем, 5000 беккерелей. Если больше двух-трёх часов в день, то со временем шансы заболеть возрастают (это как кумулятивный эффект).

На этот раз ученые правы.

По мне, радоновые ванные - это тот случай, когда работает правило "все есть яд и всё лекарство"... притом что наиболее выраженное воздействие здесь оказывает эффект плацебо.