…Ниже переката речушка ужималась настолько, что поверхность её почти исчезала из виду, поднырнув под пёстрые кроны кустарника. Править лодкой становилось всё труднее. По чёрной глади речки, чуть заметно тревожимой теченьем, несло бледно-розовые ивовые листья. Иногда по сторонам открывались тайные ходы, ведущие в глубь притихшего перед зимой леса. Я всматривался в них не без опаски, ежеминутно ожидая появления каких-нибудь крупных животных; но лишь единожды, на прибрежном песке перед самым носом лодки, мелькнула лёгкая фигурка горностая. Временами позади хрустела чащоба, - кажется, что-то двигалось сквозь непролазные для большинства зверей тугайные джунгли. Эти звуки начинали вызывать у меня беспокойство, так как до каждого из берегов можно было запросто достать веслом. Утром мне пришлось оставить Лёшку далеко наверху по реке, там, где заброшенная просёлка упиралась в низкую, но глухую окраину тугая. Я отчетливо представил, как он пытается сейчас заснуть в моем старом «исузу» посреди необжитой степи, и на минуту задумался, - что же именно заманило нас в малознакомые карагандинские степи поздней осенью? Но потом я всё же вспоминал рассказы своего друга-зоолога об аборигенных видах животных, нигде более не встречающихся, кроме среднего течения этой речушки; о представителях растительного мира средней полосы, проникших почти до ксерофитного Прибалхашья. Поход сюда я считал чуть ли не центральным событием своей жизни, но экспедицию который год подряд откладывал, - "теперь, видать, уже до следующей, «водной» весны…". И вот наконец мы здесь. Вечер ли уступал ночи, или же окончательно сомкнулись ветви над головой, но осенний свет стал меркнуть. Я принялся грести чаще, чтоб поскорее найти место под лагерь, и едва не выколол себе глаза встречными ветвями. К счастью, за очередным речным изворотом обнаружилась полянка у раскидистого тополя, в задумчивом безветрии терявшего последнюю листву. Когда я выволок лодку, - маленький пластмассовый каяк, - на центр полянки, в сторону от будущего костра, кругом были разлиты густые сумерки. Как бывает во всяком тугайнике после заката, эта темнота уже принялась попискивать, и сновать взад-вперед, шурша сухими тополёвыми листьями. Прокормить огонь было просто, в таких лесах полно сухого опада. Когда ветки занялись и принялись потрескивать, отодвигая темноту и сырость к речушке, привычное походное спокойствие возвратилось. У присыпанного листьями кострища нашлась жестянка из-под консервов, - то вроде бы была тушенка, уральская говядина; но этикетка не сохранилась, банка была как следует опалена в огне, как поступают полевики, если не получается забрать мусор с собой. Цифры, оттиснутые на крышке, указывали, что жестянка очутилась здесь сравнительно недавно. Утром предстояло двигаться дальше, а сейчас было хорошо погреться и подумать, глядя на летящие от костра искры. Тонкие ветви горели ровным и высоким пламенем, ярко освещая поляну, но прогорали быстро. При свете огня я сумел найти хорошую дровину, трухлявое брёвнышко, и сходил к речке за водой для чая. Речная вода студила пальцы до боли. Было приятно сидеть у костра, временами вдыхая пряный дым, разносящий по низине запах жжёной листвы. Жарко алели угли. Усталость навалилась стремительно, - бесцеремонно бросила меня на спальник, разложенный поверх жухлой травы, не дав даже разок взглянуть на небо. Длинная осенняя ночь выдалась тихой, только сплюшка извещала, что не спит. --- Я увидел его, едва выполз из спальника. Барсук лежал посреди полянки, чуть поодаль погасшего костра. Из разорванной брюшины в небо торчали ребра; трава, повсюду блёклая, здесь очернялась кровью. Лиловая верёвка кишок окружала куст ивы, будто упавшая с елки гирлянда. Животное было умерщвлено яростно и бестолково, но сама тушка казалась необъеденной. К барсучьему носу прилипло перышко, слегка трепетавшее на осеннем ветерке. Силясь не поддаться панике, я сел на борт лодки и закурил, потратив при этом лишнюю пару спичек. Убийство не могло быть совершено здесь, в трёх метрах от костра. Сильный зверь, навроде барсука, так запросто противнику не сдаётся, и шум борьбы обязательно разбудил бы меня. Стало быть, его убили где-то ещё, а затем приволокли сюда и растерзали на самом видном месте. Но кто этот убийца? Утренний свой кофе я решил выпить позднее, будучи в меньшем смятении, а потому спешно собрал утварь и спальник, и оттолкнул лодку от ставшего недружелюбным бережка. В каждом чёрном бревне, торчащем на берегу, в слишком уж густой листве над головой, мне мерещилось теперь существо, забиравшееся вместе со мной всё глубже в осенний тугай. У меня был с собой нож, несколько вычурная кизлярская поделка. Но наличие ножа ободряло не сильно, если вспомнить, как далеко от людей я сейчас находился. Солнце, прежде согревавшее меня, ушло. Над речкой пронесся ветер, в стылом воздухе зарябили разноцветные листки. Покой воды нарушился рябью, вокруг стало темно и тоскливо. Из-за спины в очередной раз донесся шум сминаемых кустарников. Где-то впереди меня должен был ждать Лёшка. Но машина могла сломаться, и вместо того, чтобы спуститься вниз вдоль реки, он мог сейчас замерзать в палатке много выше по течению. Я мог вообще не найти его. Увы, как ни вслушивался я в порывы ветра, урчанья дизеля сквозь стену тугая не приносило. А речная дорожка становилась всё уже, петляла пуще прежнего, тускло поблёскивая под низким хмурым небом, и уносила меня всё дальше, в глубь дремучей, недружелюбной стороны.
Симанто известна как последняя чистая река Японии. В Казахстане, кажется, таковой была Токырау, на берегах которой мы с Лёшкой сейчас сидели и пили удивительно вкусный чай, заваренный на речной воде. На солнце наскочило облачко, и вода в реке, без того по-осеннему чёрная, показалась нам нефтью, разлитой среди кустарников; по поверхности тугая прошуршал холодный ветерок, и в чёрную речку посыпались ивовые листья. Но показалось солнце, и река поголубела вновь, а вода на перекатах стала цвета бирюзы. Стало поуютнее. В разговорах у костра время летит быстро, - вот уже десятый час утра, и нужно прощаться. Я спустился к берегу, где был привязан каяк, сел в лодку и оттолкнулся от берега веслом. Река в этом месте почти не двигалась, каяк потихоньку несло вдоль заросших берегов. Вот и первая ловушка; я выбираю верёвку и вижу, что внутри прыгают толстые, как пятнистые сосиски, гольцы-губачи. Я вытаскиваю их и прикладываю к линейке, закрепленной на борту лодки, одного за другим; затем взвешиваю, и вношу записи в полевой дневник. Когда дело сделано, я замечаю, что на дне ловушки лежит ещё пара маленьких рыбок, похожих то ль на мелкого линька, то ль на молодь маринки. Это семиреченский гольян, ставший довольно редким в Алматинской области. «Последняя чистая река», думаю я снова, фотографирую гольянов, отпускаю рыбу восвояси и двигаюсь к следующей ловушке. Перед носом лодки разбегаются гольцы, и их так много, что кое-где речное дно становится тёмным от жмущихся друг к дружке толстых спинок. Это самый массовый вид рыбы в реке Токырау. В следующей «мордушке» - всё те же гольцы. Решаю пройти чуть ниже по течению, но вскоре поваленное дерево преграждает мне путь; я схожу на берег и, схватив каяк за носовую верёвку, волоку его вдоль воды сквозь колючий кустарник. Вот каяк снова на воде, и меня несёт мимо совершенно непролазных берегов. Здесь не было троп, пробитых скотиной. Не было следов старых кострищ и порубленных деревьев. По берегам не валялись битые бутылки и выгоревшие на солнце сигаретные пачки. Я вдруг понял, что человек не проходил здесь многие годы, - возможно, вообще никогда. По обе стороны от лодки вздымалась буйная растительность, неожиданно высокая по меркам тугайного леса. Забелели вдруг стволы берёз, и их красноватые ветки, давно потерявшие листву, высоко возвышались над зарослями ивняка. Дно реки, прежде мелкое, вдруг ухнуло куда-то далеко под лодку, провалилось в иссинюю мглу, так, что по коже побежали мурашки; я перестал грести, зачарованно глядя в глухой речной омут, внутри которого угадывалось живое движенье. Но не голянно-гольцовая суета, а неспешное, деловитое движенье крупной рыбы. Их размытые контуры обозначивались на какие-то секунды, и снова таяли в лиловых сумерках осени. Маринки…. Стояла полная тишина. Лодка медленно прошла над длинным плёсом, река затем чуть сузилась и разделилась надвое клиновидным островком. Мне стало казаться, что я чувствую запах костра, предвещавший близящийся лагерь; но нет, ощущение возникло и ушло, и снова ноздри студит остывающий осенний воздух.
Это была наша первая точка на новой реке. Вернее, на реке основательно подзабытой, - в 2009 году мы с парнями простояли целый месяц в Актогае. Однако в те времена цели у нашей экспедиции были совершенно другие, а потому не было и возможности исследовать речушку сколько-нибудь основательно. Мы спешно забросили в речку удочки и ловушки, и понатаскали со всей округи кучу щуплых дров; затем поставили палатку. Примостились на складных стульчиках в высокой пожухлой траве у воды, и принялись таскать толстых губачей, и изредка, - гольянов, каким-то образом умудрявшихся натягиваться на не самый мелкий крючок. Вот сопротивление уже более серьёзное, и в траве шебуршится первая маринка. Она оказалась очень контрастная, эта маринка, потому что проживала в прозрачной воде Токырау. В равнинных наших Алматинках, к примеру, даже османы зачастую лишены каких-либо пятнышек. Мы сбрасываем каяк на воду, и я иду на замеченный ранее омут. Ветра почти нет, я выгребаю на центр омута и пытаюсь половить рыбу в отвес, памятуя о наличии здесь хищника. Вот и первый хищник, - однако, неказист.... сфотографировав рыбку, отпускаю её и продолжаю ловлю. А вот уже вполне себе трофей, зачетный для малюсенькой речушки. Вскорости, изловив да отпустив с пяток крепких, коренастых рыб сматываю удочку и правлю к берегу, где Лёшка уже заготовил несколько десятков отборного губача. Солнце прячется в низкие макушки тугая, и температура стремительно понижается, так что нам приходится запалить заранее заготовленные охапки хвороста, да подвинуться поближе к огню. Всё же Север, Сары-Арка в середине октября…. Жареные губачи ещё помнят жар костра, и мы, ойкая и дуя себе на пальцы, поедаем их, этих вальковатых витязьков в леопардовых шкурках, превкусных. И шумно дышит на углях закипающий чайник, и редкие невидимые клины курлыкают в высоте, а серп обозначившегося полумесяца в морозном воздухе настолько тонок, что перекрыт худой ивовой веткой, на которой осталось два листка. Полосы тугая начинаются далеко от реки. Первая стоянка Вот маринка Верхняя челюсть - аномально короткая Так-то лучше А вон Лёшка "пескарей" удит Суем фотоаппарат в воду и пробуем сделать снимок: детализация хромает, но всё же... Те же джентльмены, но уже вне привычного раута
Красота! А ж захотелось куда-нить за аборигенами скататься Ален, спасибо! Пиши еще. И , пользуясь случаем, с ДНЕМ РОЖДЕНИЯ !
Рыбки из детства... тогда эти пятнистые водились во всех речках и лужах... рос во дворе, примыкающем к Алматинке выше Аль Фараби. Там мы их и ловили немудреными снастями типа «банка+крышка с дыркой», а суперпродвинутые имели «пружину от дивана, обтянутую стыреным чулком»... В уловах было множество «китайцев», а «усачи» были суперрыбами. Уже не чаял их увидеть..
А мы пацанами на дальнем востоке по началу пользовались банкам стеклянными, а потом постарше перешли на фильтра воздушные от грузовиков, если память не изменяет, от Магирусов. Вскрывали и удаляли сам бумажный элемент, из внутренней сетчатой трубки делали горловину. Дальше хлеб, заброс и не паришься со стеклом, вытаскивать легко. Короче это был высший уровень детской "баночной" рыбалки ))))
Разбирая материалы из полевых выездов, не устаю удивляться природе Казахстана; при всей кажущейся незатейливости её, достаточно копнуть чуть глубже – и вот уже буйство дождевого леса, и частокол тайги представляются экосистемами излишне примитивными. К примеру, вот речка, сбегающая в степь с той же возвышенности, что и Токырау; но состав ихтиофауны в ней отличается разительно. Если в Токырау мы имели дело с представителями нагорно-азиатской ихтиофауны, то в соседней, «через стенку» текущей Нуре, это уже чисто сибирский, ледовитоморский набор, - на прогретом мелководье копашатся ельцы с пескарями, по омуткам и бочажкам к октябрю просыпаются маленькие налимы…. И нужно бы уже возвращаться домой, но осенние дни такие погожие; и вот эта вот превкусная вода в прозрачной речке, и пряный дым на зорях, и ветер в облетевших ивах…. А ещё, перед отъездом в Алма-Ату, мы с Лёшкой сходили в историко-этнографический музей, - потолклись у чучела тигра, у стенда, утыканного наконечниками стрел эпохи Бегазы, прониклись местною картиной «Недоверие». Без всего этого впечатление от осенней Сары-Арки было бы неполным. Последний из застреленных в Карагандинской губернии тугайных тигров Довольно неплохие экспозиции для музея поселкового уровня. Картина местного художника. "Недоверие." Сувенирные рыбки. Заметьте, не абы какие, а именно "балхашцы", маринка и окунь.
Доброго, это в поселке Актогай Карагандинской области были? Шо интересно район наш весь Актогайский, а не Балхашский.
Да, посёлок тот, и речка эта. Маринка крупная осталась, - впрочем, как и в Алматинках да Куртинках; да и вообще, кажется, всюду есть ещё в предгорьях по Алматинской, Туркестанской и Жамбылской областям. Другое дело, что южанам ехать за ней далеко нет смысла. Мы и за "своей"-то маринкой не выбираемся почти; а вот изучение водоема с точки зрения науки представляет интерес несомненный. Исследования р. Токырауын показали, что численность семирченского гольяна (Phoxinus brachyurus) здесь, по-видимому, подвержена сильным сезонным и/или годовым колебаниям; так, в 2018 году этот вид был обнаружен нами в верхнем и среднем течении реки, в то время как по результатам исследований 2006 года гольян в данном водоеме не отмечался. Фоновым видом осенью 2018 года повсеместно был пятнистый губач (Triplophysa strauchii); наиболее редкими были балхашский окунь (Perca schrenkii) и семиреченский гольян. Поскольку и график, и погоды стали поджимать, в конце октября мы наконец тронулись в обратный путь на Юг. На родине погоды благоприятствовали, и оставшаяся часть года была проведена в разъездах. На сей раз было решено исследовать относительно крупные реки, неспешно продвигаясь с Запада на Восток; первой оказалась Куртинка. Данные наших осенних исследований показали, что в пределах Алматинской области сибирский елец (Leuciscus leuciscus), которого, возможно, следует считать эндемичным видом [Митрофанов и др., 1987], встречается преимущественно в реке Курты ниже одноименного водохранилища, а также в ирригационной сети в Балхашском районе (Баканасская система каналов). Помимо ельца, других аборигенных видов в названной сети каналов нами не обнаружено. В среднем и нижнем течении р. Курты, помимо ельца, осенью 2018 года нам неоднократно попадались некрупные особи балхашской маринки; однако как по численности, так и по биомассе здесь доминируют акклиматизанты, - вобла, сом, серебряный карась, сазан. Обычны также сорные виды из бассейна р. Амур, такие как абботтина, амурский чебачок, горчак. Балхашская маринка широко распространена в верхней части исторического природного ареала, как правило, не встречаясь в среднем и нижнем течениях крупных рек, где конкуренция с чужеродными видами значительно увеличивается. Балхашский гольян встречался в наших уловах ниже плотины водохранилища на реке Курты. В нижней части этой же реки, от пос. Акши и далее к р. Или, гольян отсутствовал. По всей видимости, малая численность мелких аборигенных видов обусловлена наличием здесь хищных рыб, - в первую очередь, сома. Верховья реки Курты с её притоками (реки Самсы, Жирен-Айгыр и пр.), выделяются небольшим видовым разнообразием в силу незначительности присутствия здесь чужеродных видов.
А ездили туда как? С Караганды трасса? Там дорога ещё есть через г. Балхаш-поселок Восточный Коунрад-поселок Нурмамбет, но там дорога от Восточного Коунрада убитая, интересно ремонтировали её или нет.
Нормальная дорога через Коунрад, по слухам; мы по ней собирались на обратном двинуть, но в итоге решили заскочить в Караганду. Туда шли через Аксу-Аюлы.