"Огни и знаки", и зимние штормы

16 ноября. Белорыбица под Ералиево.

От быстрого южного ветра мы скрываемся за мыс Змеиный, что в трёх часах ходу от взволнованных глубин Казахского залива, ночевать на которых неуютно. Здесь качает тоже очень здорово, и по крутящемуся во всех направленьях судну хлещет косым дождём; но то по правому, то по левому борту разгоняют темноту огни Ералиево, обещая телефонную связь.

Знакомый работник рыбоохраны рассказывал в порту, что в середине месяца он задержал здесь байду с большим уловом морского судака и персидского осетра, и были, между прочим, две значительные белорыбицы. Смотрите, предупреждали нас, коли будет вами поймана эта рыба, то несдобровать; но и отпускать её почти бессмысленно, так как ежели слетит со шкуры белорыбицы хоть чешуинка одна – не прожить нежной рыбе и дня. Инспектор выжидательно смотрел на нас с Салаватом, - строго, но не без хитрецы.

И всяких хитрецов, и в меру рачительных государственных инспекторов у нас, в общем-то, пруд пруди; мы в согласии кивали, так как наслушались таких на две жизни вперёд.

Вопреки рассказам, ничто на месте не укрепляло нас в мысли, что белорыбица гуляет и питается активно. За час перед закатом мы стали на отметке в восемь метров, где я выбросил за борт две селёдочные снасти, наживленные цельной килькой. Временами мелкие сельди залетали в конус света, щелкались носом о наживку, сбивая с рыбок остаток чешуи, и сбегали в ночное море. Но потом пропали и эти несмелые разведчики, и под лампой осталась висеть в полудрёме одинокая морская игла.

Нисколько не поймавши рыбы, поднимаюсь на мостик, где несет шестичасовую вахту Гаджи Мирзаевич. Здесь постоянно подогрет кофе, обновлён ежечасный погодный прогноз и доступны книги по лоции. В бесклёвье меня манят толстые их корешки, их страницы содержат знания, недоступные в конторских условиях, - зарисовки маяков на чужих и родных берегах в "Огнях и знаках", карты оледенения моря в разных его частях ("Лоция Каспийского моря", 1997), схемы миграции рыб в зависимости от сезонов года, и прочая морская мудрость. Рассматривая карту продвижения сельдей на Юг, прикидываем, что пузанки, долгинка и большая часть кильки, должно быть, нагуливаются сейчас у берегов уже Туркмении или Ирана. Мы можем разговаривать часами, можем подолгу сидеть в тишине, в чтении или раздумьях; просыпаемся от нечаянного звука, от звякнувшей внутри стакана ложки, и снова продолжаем беседу, будто бы ничем не прерывавшуюся.

В этот рейс наш капитан родом из Дагестана, он однокурсник, ровесник и близкий друг Олега Геннадьевича; а это означает те воспитание и благородство, что неумолимо выветриваются из основного современного морехода. В 60-летний юбилей Гаджи Мирзаевича, который служба обязала его встречать в море, я подарил своему дагестанскому другу сувенир, овальную биколерную монету с золотым осетром на реверсе и названьем вида на двух языках, - латинским acipenser и казахским «бекре».

К началу декабря его командировка кончалась, и мы расстаемся до открытия весенней навигации; и вот на подходе уже ледостав, а снаружи всё льёт дождём, - беспросветно, обильно, и - словно летом - тепло…


19 ноября. За бычком к мысу Саржа.

На сей раз ночевать мы пошли к следующему мысу, миновав залив Девлет-Гирея, как в шутку зовёт его капитан, поскольку до принятия Бековичем-Черкасским православия имя его менее приличествовало названному вероисповеданию.

Мыс Саржа, с виду ничем не уникальный, весьма примечателен своими крупными бычками, - облюбовав местное, сплошь усеянное крупными кусками породы дно, они здесь изобиловали и вели в основном хищнический образ жизни, наскакивая на жертву из темноты укрытий. Всё вышесказанное – со слов капитанов, которым я верю как себе самому.

Подошли, впрочем, очень поздно, вслед за закатом, и то-то бычки не шевелились. Дно было сильно пересеченным, если можно так утверждать в отношении моря, и относительно глубоким, покоясь в двадцати метрах ниже ватерлинии.

Подобные глубины мы выбрали неслучайно, - ранее опробовались отметки в пять-семь метров, на которых так славно ловилось по теплу, но совершенно не клевало нынче. Бычки, хоть и не являются особо подвижными рыбами, вполне могли откочевать чуть глубже, где вода ещё не столь остыла.

Я сильно хотел привезти немножко замороженных бычков домой, но, как ни ухищрялся, смог вымолить у моря только двух худосочных головачей.

Утром, взглянув на метеосводки из порта, мы засели в кают-компании, чтобы обсудить планы на ближайшую неделю. С севера надвигались понижение до -10 и длительные непогоды с ветрами. В Среднем Каспии поздней осенью это означает трёхметровые волны и долгие стоянки под защитой берегов. И, если в тёплую пору такие простои украшались ловлей бычка на мелководье, то сегодня набор развлечений обеднён, и состоит в основном из чтенья рассказов Куприна, вкупе с почти бесплодными попытками половить по старой схеме "ночь-корма-фонарь-селёдка".

Прореха средь ветров намечалась к завтрашнему обеду и должна была продлиться до конца дня, затем вечерний бриз крепчал, переходя в шторм. С учетом корректировки по погоде, планировалось ударными темпами отработать наиболее глубоководный район участка, после чего уже неспешно дожимать средние глубины и мелководье, периодически прячась внутри Казахского залива.

Мы с Гаджи предприняли последнюю отчаянную попытку половить на кусочки говядины. Но, не обладая "таким дьявольским терпением", он плюнул на это дело и отбыл на боковую перед близящейся сменой. Я же наживил крючки килёхой и принялся упорно выстукивать подводные камни, стремясь завлечь таинственного морского судака. Судя по рельефу, это было не совсем бессмысленно.

Наветренный берег пока защищал нас, но направление воздушного теченья грозило вот-вот перемениться так, что спасенья от него с этой стороны залива уже не будет. Не проще ли пойти тогда обратно на Юг, превратив ветер, как делали это по старинке, в помощника? И там, быть может, заякориться на Ракушечном, в ожиданьи завтрашнего штиля.

В раздумьях и сомненьях прозёвываю момент, когда судно потащило в сторону случайною волной; грузило застревает в камнях, как это уже происходило сегодняшней ночью, и, подтравливая леску, выжидаю, покуда корму вернёт на исходную точку. Тогда, случалось, можно было освободить снасть бескровным методом. Но чувствуется вдруг, как что-то, - безусловно, живое, - потягивает вершину удочки к воде.

Образ пугающе чёрного судака в голове удивительно ясен; отпустив тормоз заведомо больше нужного, тащу рыбу наверх чуть ли не с десяток минут. Мой единственный зритель, матрос Дастан, начал уже позёвывать, когда наконец понадобилась его помощь. Рыбу мою тёмно-синюю, - одни бляшки вдоль спины беловаты, - матрос пытается накрыть сверху, орудуя подсаком будто бы дубиной. В ужасе я слышу, как металлический обруч громыхает по костяной рыбьей спине, отбираю его у матроса и довольно-таки нескладно пытаюсь свернуть добычу калачиком внутри сетки. В итоге что-то получается, но больше трети рыбы всё равно свисает над водой.

Но вот она уже и на палубе. К этому времени успеваю слегка подмёрзнуть, отпускаю рыбу и с кружкой «азербайджанского» чаю спускаюсь в каюту. Там узнаю от Салавата, что вскоре будут брать якорь, поэтому самое время нырнуть под одеяло в предвкушении длительного перехода.



Вид на Змеиный со стороны бухты Бековича-Черкасского


Один из парочки бычков


Всё живое, могущее плавать быстро, уходит на Юг. Холодно же будет маленькой игле в зимнем море...


Поутру


Обратный переход к Ракушечному


Миграции осетровых из Среднего Каспия в Южный ещё продолжаются.

 

Я-то все думал - ково же мне Ален Монзобек и внешне и литературно напоминаед?
Седня с утра дошло:

Реинкарнацея не?
Бороду сбрить и будет Рюноске Акутагава!!!

 

Не...Лучше Рюноске её пририсовать.

 

Всё вышло совсем не так.

На самом деле уже шестого января мы вернулись на море, причём используя попеременно пять типов транспортных средств; то в турбулентности шаталась длинноносая "Огаста", то старый пароход мотало по Каспию "как ореховую шкорлупу". Единственная твердыня, крепко вцепившаяся в морское дно буровая платформа, позволила отдохнуть вестибулярным аппаратам пару дней. Затем к нам вернулось судно.

Последующие четверо суток повариха терзалась ужасными приступами морской болезни, вместе с подавляющей частью команды, и разрозненные группки "выживших" предпринимали набеги на "провизионку", ящиками вынося консерву и лапшу.

Эти штормовые полнедели завершились, и пришли другие, и в промежутках между ними мы пытались порыбачить, но куда там. Ничто, "зеро", nullus - зимнее море вообще не знает жалости, такой это солёный, холодный и тотальный Облом. В описанном режиме существование наше продолжалось до 31 числа, коего вошли мы в порт. Он был замёрзшим, дорогу прорубал ледокол.

Затем мы должны были выйти ещё на сорок пять дней, на свежезафрахтованном ледоколе в Северный Каспий для наблюдений за тюленями.

При одной мысли об этом у меня захватывало дух, - как раз в это время их активность там достигает пика, и должны понемногу появляться первые бельки.

Чёрт, парень, бельки!

Но, я давно стращал мою Мяконькую зимним отпуском в теплой стороне, и по этой причине встреча с бельками на льду откладывалась ещё на год; и потом, невозможно продуктивно работать, совсем при том не отдыхая, верно?

Так что нисколечко я не печалюсь, и, разобрав один чемодан, собираю следующий. Должна же где-то быть рыба.

И всё остальное, - незнакомое, манящее...

 

Забыл одну фотку прицепить.

Очень было морозно в январе. Приходилось регулярно пользоваться подшлемниками...

Одно хоть как-то согревало, - сладкий вкус халявной кока-колы, которую в больших количествах добывают тут же.

 

Монзыч в подшлемнике он не

 

Через год.

Едва светит настольная лампа. За двойным стеклом, в синюшном сумеречном свете, ползет голубая равнина, чуть нарушенная вертикалями тёмно-синих торосов, громоздящихся малыми горными цепями. Подсвеченные иллюминаторами, они отбрасывают острозубые тени. Порой ледовые поля, потревоженные судном, смещаются, и одиночные торосы обрушиваются в застывшее море, взметая облака снежной пыли.

Пробивая путь сквозь замерзший мир, металлическое тело содрогается; лёд снаружи монотонно скребёт и царапает обшивку, словно это кошмарные порождения Глухозимья жаждали прогрызться к теплому нутру корабля.

Впереди на минуту пробивается полоска закатного неба, и торосы на горизонте плывут черными плавниками в грандиозной плавильне. Темнеет окончательно, и я жалею, что нет на небе той луны, что была визитной карточкой этого холодного царства, - огромного рыжего диска с лиловыми пятнами кратеров; луны тусклой, под стать светилу дневному.

Вместо запланированных трех дней, мы идем по морю пятые сутки кряду. На полпути к порту пришлось развернуться обратно на искусственные острова, где требовалось подобрать застрявший во льдах танкер. Служебная поездка виделась мне приятным путешествием, в течение которого я смогу провести как можно больше времени в пристальных наблюдениях за природой на максимальном приближении, скрашивая досуги чтением.

Половина восьмого, время заступать на вечернюю вахту. Я оставляю «Одиссею» Кларка, и поднимаюсь наверх. В рубке темно, светятся лишь циферблаты да мониторы навигаторов. Налив себе кофе, устраиваюсь у экрана тепловизора.

И тут начался снегопад. Царство льда в перекрестии прожекторов почти исчезло; всё потонуло в завихрениях настоящей зимней вьюги, какой мне давно не доводилось видывать. Можно было смотреть на животное в упор через цейссовский бинокль, и никого не замечать, - хотя вот же он, тепловизор, отбивает очередное светлое пятно прямо по курсу.

Максимально вежливо я кричу капитану, чтобы тот принимал правее, когда одинокая тепловая цель вдруг разбивается на две, словно бинарно делящееся одноклеточное. Одна, меньшая из двух, остается на месте, другая движется в сторону от ледокола, меняющего курс чудовищно медленно.

Уходя от столкновения, капитан оглядывается через плечо. Видно, как из-за резкого маневра "Челленджер" позади начинает разворачиваться поперёк ледового канала. Скорость обоих судов резко падает, что дает нам дополнительное время и позволяет обойти два светящиеся пятнышка.

Мы продолжаем глядеть в широкий ряд ветровых стёкол, за которыми заигрывает со снегопадом непроглядная темень. Слава мягкой зиме, лед пока не сильно толстый, и массовые роды тюленям только предстоят. В такую ночь, как эта, углядеть белого щенка на льду, припорошенном снегом, сквозь метель, почти невозможно. Не в силах уползти, новорожденный щенок может разве что приподняться на передних ластах и начать разевать пасть, издавая тихие лающие звуки, представляющие собой некую форму простенькой защитной реакции. Я представил себе, как такой щенок начинает лаять на нависающий над ним тысячетонный ледокол, и подумал, как мало значат защитные реакции в современном мире, где человек правит единовластно.

К полуночи. Напарники вот-вот подменят, чтобы четырьмя часами позже их сменили мы; в таком режиме вот уже неделя пролетела, и быстро месяц прогорит.

Как быстро ровный год прошел....

 

Ален чудо,12 лет в КАПЭ мотаюсь ни его ни Пандамана не видел.

 

какие наши годы

 

Посреди зимы, и без того довольно мягкой, пришла недельная оттепель. Обширные белые поля, совсем недавно казавшиеся льдами многолетне-паковыми, принялись стремительно стаивать на всем протяжении трехсоткилометрового пути, от островов Тюленьих и до самого месторождения.

Ледоколу только оставалось скользить по чистой воде вплоть до начала мелководной зоны; затем он пошёл по сплошному салу, не схватывающемуся до ночи даже в отсутствии слабейшего ветерка. После тёмных февральских утренников, конечно, поверхность моря становилась молодым льдом, ниласом. Потепление существенно сокращало продолжительность рейса, - ведь не встречая сопротивления, тяжело гружённый ледокол легко удерживал десять узлов.

Движенье судна передавалось пленке льда: по ней пробегала легкая волна, на гребешках которой лед растрескивался, точно ломкое покровное стекло в руках близорукого натуралиста; и цвета неба проступали из этих осколков вразнобой, подобно мозаике в витраже воздушного храма, где искренняя простота красок преобладала над потугами стекольщиков затмить природные тона.

В таком режиме, весьма приятном, преодолено было свыше двух третей пути, пока горизонт, наконец, не посветлел, выдавая близящиеся льды. Здесь круизному моему спокойствию и пришёл конец, поскольку становилось ясно, что тюлень со всех стаявших окрестностей обязан был сместиться сюда, на самый край моря, в небольшой квадрат замерзшей воды; и верно, - льдины, открывшиеся нам, являли собой сплошной родильный дом. Капитану (недавно на вахту заступила новая судовая команда, и нынешний кэп страшно похож на рыжего англосакса, - прямо вылитый Брендан Глисом) приходилось лавировать и так и эдак, выискивая просветы среди взрослых тюленей, и ползающих повсюду щенков, наглядно демонстрирующих все стадии развития ластоногих. Вот щурится ровесник дня, не вполне ещё привыкший к свету, пока скорее жёлтый; вот уже совсем пушистый, белый, коим он и должен быть; вон улепётывает тюлень-тулупка, теряя на ходу эмбриональный мех; и даже скороспелый, тёмный сиварь, - круглый, с остатками серого пушка на животе, - тяжело соскальзывает в лунку.

Не всем так повезёт этой зимой, - вертикальными силуэтами из туманной дымки вырисовываются орланы, громоздящиеся на торосах окаменелыми грапиями. Равнодушие их к окружающей суете обманчиво, - со своих возвышений они заметят всякое движение в стороне от матерей, чтобы сию секунду обратиться в стремительную Тень, которая запляшет, искривляясь, в нагроможденьях колотого льда. И шевеление белька прекращается, и поздно беспокоится ослабленная самка; а когда мы проходим здесь сутки спустя, то видим, что к розоватому пятну околоплодных вод, сопровождавших появление белька, добавляется другое, более контрастное, напоминая о завершении присутствия животного в солнечном мире. Десять месяцев в ожидании первого вздоха, ради полутораметрового отрезка поистине «короткого жизненного пути».

Оставленная тюленихой лунка (она теперь совсем замёрзла), вместе с двумя этими пятнами, образуют треугольник-стрелку, указывающий на хмурый север, где из грозной синевы раздутых туч проступают оранжевые огоньки Кашагана.

Всё это я вижу с эдакого балкона, опоясывающего рубку по кругу. Пусть морозы отпустили, но в легком свитере достаточно пяти минут на ветерке, чтобы пресытиться целебными ингаляциями незапатентованного морского воздуха. Подходил к концу безникотиновый месяц, и я посылаю несуществующий окурок в очередную лунку, из которой кто-то пялится на меня с явным неодобрением.

Ввалившись в натопленную рубку, первым делом прохожу к кофеварке, чтобы примоститься затем по левую руку от капитана, с приятно жгущей руку кружкой.

Разводья закончились, и ледокол задрожал, врезаясь на сей раз в настоящие льды, которые садящееся солнце украсило багряной глазурью.

«Чую, до метели не дойдём», на чистом русском замечает капитан, щелкая тумблерами: перед нами разогреваются негативы тепловизоров.

Я киваю в ответ, чуть-чуть жалеючи, что и кофе оказался не ирландским. Но всё равно, тем вечером он был определенно хорош.

 

Получил многократный эстетический оргазм

 

как всегда, на одном дыхании...
Ален

 

Что скажешь....... умеет...... дар.....

 

Кашаганская зима в картинках (Куркин Г., Лебедев Т., Шакиров А.).

 

На предпоследнем фото следы от крови что ли?

 

Стреляли.........

 

Самка, будучи в предродовом беспокойстве, металась взад-вперед по льду. Потому снег испещрён околоплодными водами.

Темно-красное пятнышко в левом нижнем углу, - плацента.

 

Ну слава Богу! понятно, спасибо.

 

Как была добыта рыба, думаю, догадаться несложно. Здесь опишу то, что случилось с ней позднее, - чтоб не потерять, как теряются обычно записки и слова.

Рыбный день.

...Я высвобождаю икру из ястыков, наматывая тонкую плёнку на вилку, после чего оставляю икринки настояться в слабом растворе соли.

Затем добавляю немного бальзамического уксуса в рюмку с оливковым маслом, и выжимаю туда надрезанный лимон из тех, что мне прислали таджикские друзья. Я переливаю содержимое рюмки в пульверизатор, взбалтываю и начинаю опрыскивать салат, старательно перемешивая ингредиенты.

Мёдом сегодня решаю пренебречь, так как помимо зелени в салатнице уже лежат самые сладкие «черри», которые только можно достать в Алма-Ате. Сладость помидорок в этом популярном салате контрастирует с умеренной горчинкой руколы; семена кедра, заготовленные в сибирской тайге на максимальном отдалении от индустриальных центров, – единственная по-настоящему дикая компонента.

К моменту, когда я открываю дверцу духовки, чтобы проверить картофель, в дверь звонят.

Я принимаю у своей гостьи пальто со стаивающими на кашемире снежинками, и пытаюсь понять, почему не поцеловал её в щёку вместо нелепого рукопожатия.

Пока она ополаскивает руки, я успеваю зажечь на кухне свечи; это, разумеется, не ароматические из «ZaraHome», а самые обыкновенные, приобретённые в магазине «Хозяюшка», расположенном в соседнем дворе.

Она проходит в зал и приостанавливается у единственной картины в этой комнате. Вернее, это даже не картина, а панорамная фотография улицы Нюхавн с её разноцветными домами и рыбными ресторанчиками, забранная под матовое стекло.

Кожица чуть сморщилась, но сами картофелины не пересушены. Я доволен.

- Давно же мы не виделись, - произносит она, - наверное, лет пять?

Я смотрю в её ясные глаза, и вижу в уголках их несколько тонюсеньких морщинок. Мне становится немного не по себе.

«Семь лет и четыре месяца», думаю я, и рассеянно бормочу:

- Да, должно быть. Время летит….

Пока она рассказывает как у неё дела, я достаю из холодильника кокчетавскую сметану, до того густую, что мне приходится как следует навалиться на банку, чтоб высвободить увязшую в ней ложку. Наконец я выкладываю большой кусок сметаны на блюдце и острым ножом придаю ему форму бруска, имитируя сливочное масло.

На самом деле этот брусок был немного другого цвета, - цвета берлинского такси; но я надеялся, что при свечном свете она не заметит обмана.

Её прическа мне непривычна, - волосы стянуты в аккуратный пучок, и впервые на моей памяти виски открыты. Нынешний её образ кого-то мне напоминает; ах да, девчонка из клипа популярной группы времён нашего студенчества, - «это «Феррари?» – Нет, это «Бентли»».

Я смотрю на её длинную шею, оголённые плечи, и с запозданием понимаю, что меня о чем-то спрашивают. Тогда я перевожу взгляд на её лицо в надежде, что она повторит вопрос, и глуповато улыбаюсь. Судя по вопросительному выражению её глаз, я выглядел сейчас полным идиотом; поэтому я вдруг говорю, что мы ещё вернёмся к этому разговору, и быстро отворачиваюсь к плите, чтобы она не видела моей покрасневшей физиономии. На лбу проступила испарина, и я радуюсь, что свет в комнате приглушён.

Сковорода к тому времени прокалена, я разворачиваю свёрток фольги и выкладываю форель на чугун, сбрызнутый оливковым маслом. Пока она подрумянивается с одного бочка, я беру икру, извлечённую из рыбин чуть раньше, и раскладываю её по ломтикам багета из пекарни Paul.

В ожидании основного блюда мы воздаем должное бутербродам и салату. Меня слегка заносит, и я безостановочно ей что-то рассказываю.

К рыбе я приготовил бутылку калифорнийского шардоне 2012 года, вино уже откупорено и опробовано. К моменту, когда я подаю горячее, моя гостья слегка расслаблена, улыбчива и воспринимает мой осторожный флирт всё более благосклонно.

Маленький секрет, - я никогда не снимаю чешую с некрупной форели, - так мне удаётся сохранить природный рисунок, уникальный для каждой рыбы. Пятна могут быть мелкими, словно брызги, но бывают также и овальной формы, вытянутыми поперечно. Порой они и вовсе частят на теле рыбы, словно полосы. Две форели, лежащие в одной тарелке, всегда будут отличаться, порой весьма значительно.

И, разумеется, никакой панировки, - это не какие-нибудь караси с Зелёного базара. Ужариваясь, мелкая чешуя и без того образует на теле рыбы хрустящую розовую корочку, сквозь которую ненавязчиво проступают пятнышки.

Она нанизывает ломтик картофеля на вилку, и я спешу подложить сверху маленький кусочек сметаны, - «попробуй вот так». Я наблюдаю за её реакцией; её глаза слегка округляются, когда она понимает, что это не сливочное масло, затем она чуть прикрывает их и произносит: «Моё почтение кулинару».

Я немного наклоняю голову в знак благодарности и спрашиваю:

- Кстати, а знаешь, отчего у мяса этой рыбы такой насыщенный цвет?

Она отламывает кусочек розовой форельей плоти короткозубой вилкой. В этот момент я с удивлением замечаю, что ногти у неё совсем короткие, из-за чего тонкие пальцы похожи на мальчишеские. Это разительно контрастирует с её обликом, и удивительно трогает меня.

- Боюсь, нет. Но ты мне расскажешь?

- Это из-за рачков из рода Gammarus, которыми питается форель в естественных условиях.

- Так эта рыба не из Тургеня? – удивляется она.

- Вообще-то цвет не всегда показатель, - к примеру, в корм рыбы, выращиваемой в неволе, добавляется специальный пигмент, чтобы мясо выглядело натурально. Но что до этой рыбы, - да, я поехал в горы и поймал её в озере, питающемся талой водой…. в том самом, на берегах которого мы с тобой когда-то мокли в протекающей палатке.

Она смотрела испытующе теперь.

- И ты сделал это ради сегодняшнего вечера?

«Я люблю тебя», - хочу сказать я, но вместо этого спрашиваю: «Ещё вина?».


С десертом покончено. Увы, не лучший морковный торт, что мне удавался.

- Уже довольно поздно, - замечаю я некстати.

Она смотрит на меня со странным выражением лица, затем соглашается и достаёт мобильный. Такси приезжает через какие-то две-три минуты.

К счастью, во двор залётные машины не пускают.

В рыжем свете фонаря мельтешит снегопад. Мы проходим мимо занесённой снегом скамьи, мимо моего старого «универсала», превратившегося в квадратный сугроб, и оказываемся на скудно освещённой Девятой линии. Впрочем, небо очень светлое, несмотря на полночный час, и я отчётливо вижу её лицо, когда она оборачивается ко мне для прощания. Мне кажется, что глаза её немного влажные.

Она уже не ждёт поцелуя, и просто говорит мне: «Пока». Выпустив из рук её ладонь, я наблюдаю, как всполохи фонарей «нексии» уносятся вверх. Через секунду они влились в поток других огней, двигавшихся на юг, и вот сквозь завесу снегопада уже ничего не разобрать.

…Убирая посуду со стола, я замечаю эфемерные следы её сливовой помады на ободке бокала. Я гашу свет и сажусь в кресло перед выключенным телевизором. Мне хочется прямо сейчас набрать её номер, и пригласить на Чимбулак в первый же погожий день.

Она отлично управлялась с лыжами когда-то.

Впрочем, вряд ли из этой затеи что-то выйдет. Она сошлётся на ворох срочных дел, и снова мы увидимся в следующем десятилетии.

За окном гудят снегоуборочные машины, по потолку ползут оранжевые пятна их световых сигналов. Я пытаюсь уловить запах духов в воздухе комнаты, но пахнет лишь затушенной свечой.

Удачно выпал День святого Валентина на четверг.

 

26/02 - 29/02.

В Алма-Ате форель полюбили; как следствие, я к одиночеству зимой в горах привык.