"Огни и знаки", и зимние штормы

16 ноября. Белорыбица под Ералиево.

От быстрого южного ветра мы скрываемся за мыс Змеиный, что в трёх часах ходу от взволнованных глубин Казахского залива, ночевать на которых неуютно. Здесь качает тоже очень здорово, и по крутящемуся во всех направленьях судну хлещет косым дождём; но то по правому, то по левому борту разгоняют темноту огни Ералиево, обещая телефонную связь.

Знакомый работник рыбоохраны рассказывал в порту, что в середине месяца он задержал здесь байду с большим уловом морского судака и персидского осетра, и были, между прочим, две значительные белорыбицы. Смотрите, предупреждали нас, коли будет вами поймана эта рыба, то несдобровать; но и отпускать её почти бессмысленно, так как ежели слетит со шкуры белорыбицы хоть чешуинка одна – не прожить нежной рыбе и дня. Инспектор выжидательно смотрел на нас с Салаватом, - строго, но не без хитрецы.

И всяких хитрецов, и в меру рачительных государственных инспекторов у нас, в общем-то, пруд пруди; мы в согласии кивали, так как наслушались таких на две жизни вперёд.

Вопреки рассказам, ничто на месте не укрепляло нас в мысли, что белорыбица гуляет и питается активно. За час перед закатом мы стали на отметке в восемь метров, где я выбросил за борт две селёдочные снасти, наживленные цельной килькой. Временами мелкие сельди залетали в конус света, щелкались носом о наживку, сбивая с рыбок остаток чешуи, и сбегали в ночное море. Но потом пропали и эти несмелые разведчики, и под лампой осталась висеть в полудрёме одинокая морская игла.

Нисколько не поймавши рыбы, поднимаюсь на мостик, где несет шестичасовую вахту Гаджи Мирзаевич. Здесь постоянно подогрет кофе, обновлён ежечасный погодный прогноз и доступны книги по лоции. В бесклёвье меня манят толстые их корешки, их страницы содержат знания, недоступные в конторских условиях, - зарисовки маяков на чужих и родных берегах в "Огнях и знаках", карты оледенения моря в разных его частях ("Лоция Каспийского моря", 1997), схемы миграции рыб в зависимости от сезонов года, и прочая морская мудрость. Рассматривая карту продвижения сельдей на Юг, прикидываем, что пузанки, долгинка и большая часть кильки, должно быть, нагуливаются сейчас у берегов уже Туркмении или Ирана. Мы можем разговаривать часами, можем подолгу сидеть в тишине, в чтении или раздумьях; просыпаемся от нечаянного звука, от звякнувшей внутри стакана ложки, и снова продолжаем беседу, будто бы ничем не прерывавшуюся.

В этот рейс наш капитан родом из Дагестана, он однокурсник, ровесник и близкий друг Олега Геннадьевича; а это означает те воспитание и благородство, что неумолимо выветриваются из основного современного морехода. В 60-летний юбилей Гаджи Мирзаевича, который служба обязала его встречать в море, я подарил своему дагестанскому другу сувенир, овальную биколерную монету с золотым осетром на реверсе и названьем вида на двух языках, - латинским acipenser и казахским «бекре».

К началу декабря его командировка кончалась, и мы расстаемся до открытия весенней навигации; и вот на подходе уже ледостав, а снаружи всё льёт дождём, - беспросветно, обильно, и - словно летом - тепло…


19 ноября. За бычком к мысу Саржа.

На сей раз ночевать мы пошли к следующему мысу, миновав залив Девлет-Гирея, как в шутку зовёт его капитан, поскольку до принятия Бековичем-Черкасским православия имя его менее приличествовало названному вероисповеданию.

Мыс Саржа, с виду ничем не уникальный, весьма примечателен своими крупными бычками, - облюбовав местное, сплошь усеянное крупными кусками породы дно, они здесь изобиловали и вели в основном хищнический образ жизни, наскакивая на жертву из темноты укрытий. Всё вышесказанное – со слов капитанов, которым я верю как себе самому.

Подошли, впрочем, очень поздно, вслед за закатом, и то-то бычки не шевелились. Дно было сильно пересеченным, если можно так утверждать в отношении моря, и относительно глубоким, покоясь в двадцати метрах ниже ватерлинии.

Подобные глубины мы выбрали неслучайно, - ранее опробовались отметки в пять-семь метров, на которых так славно ловилось по теплу, но совершенно не клевало нынче. Бычки, хоть и не являются особо подвижными рыбами, вполне могли откочевать чуть глубже, где вода ещё не столь остыла.

Я сильно хотел привезти немножко замороженных бычков домой, но, как ни ухищрялся, смог вымолить у моря только двух худосочных головачей.

Утром, взглянув на метеосводки из порта, мы засели в кают-компании, чтобы обсудить планы на ближайшую неделю. С севера надвигались понижение до -10 и длительные непогоды с ветрами. В Среднем Каспии поздней осенью это означает трёхметровые волны и долгие стоянки под защитой берегов. И, если в тёплую пору такие простои украшались ловлей бычка на мелководье, то сегодня набор развлечений обеднён, и состоит в основном из чтенья рассказов Куприна, вкупе с почти бесплодными попытками половить по старой схеме "ночь-корма-фонарь-селёдка".

Прореха средь ветров намечалась к завтрашнему обеду и должна была продлиться до конца дня, затем вечерний бриз крепчал, переходя в шторм. С учетом корректировки по погоде, планировалось ударными темпами отработать наиболее глубоководный район участка, после чего уже неспешно дожимать средние глубины и мелководье, периодически прячась внутри Казахского залива.

Мы с Гаджи предприняли последнюю отчаянную попытку половить на кусочки говядины. Но, не обладая "таким дьявольским терпением", он плюнул на это дело и отбыл на боковую перед близящейся сменой. Я же наживил крючки килёхой и принялся упорно выстукивать подводные камни, стремясь завлечь таинственного морского судака. Судя по рельефу, это было не совсем бессмысленно.

Наветренный берег пока защищал нас, но направление воздушного теченья грозило вот-вот перемениться так, что спасенья от него с этой стороны залива уже не будет. Не проще ли пойти тогда обратно на Юг, превратив ветер, как делали это по старинке, в помощника? И там, быть может, заякориться на Ракушечном, в ожиданьи завтрашнего штиля.

В раздумьях и сомненьях прозёвываю момент, когда судно потащило в сторону случайною волной; грузило застревает в камнях, как это уже происходило сегодняшней ночью, и, подтравливая леску, выжидаю, покуда корму вернёт на исходную точку. Тогда, случалось, можно было освободить снасть бескровным методом. Но чувствуется вдруг, как что-то, - безусловно, живое, - потягивает вершину удочки к воде.

Образ пугающе чёрного судака в голове удивительно ясен; отпустив тормоз заведомо больше нужного, тащу рыбу наверх чуть ли не с десяток минут. Мой единственный зритель, матрос Дастан, начал уже позёвывать, когда наконец понадобилась его помощь. Рыбу мою тёмно-синюю, - одни бляшки вдоль спины беловаты, - матрос пытается накрыть сверху, орудуя подсаком будто бы дубиной. В ужасе я слышу, как металлический обруч громыхает по костяной рыбьей спине, отбираю его у матроса и довольно-таки нескладно пытаюсь свернуть добычу калачиком внутри сетки. В итоге что-то получается, но больше трети рыбы всё равно свисает над водой.

Но вот она уже и на палубе. К этому времени успеваю слегка подмёрзнуть, отпускаю рыбу и с кружкой «азербайджанского» чаю спускаюсь в каюту. Там узнаю от Салавата, что вскоре будут брать якорь, поэтому самое время нырнуть под одеяло в предвкушении длительного перехода.



Вид на Змеиный со стороны бухты Бековича-Черкасского


Один из парочки бычков


Всё живое, могущее плавать быстро, уходит на Юг. Холодно же будет маленькой игле в зимнем море...


Поутру


Обратный переход к Ракушечному


Миграции осетровых из Среднего Каспия в Южный ещё продолжаются.

 

однозначно очередной маленький Шедевр! Спасибо!

Уважаемый, а последнее фото - это што за прибор??

 

Благодарствую,

а это стоп-кадр с ролика, что записал наш робот, предназаначенный для мониторинга подводных объектов навроде скважин и затопленных буровых площадок.

Полчаса назад вышли к Уралу; рыбы, кажется, не будет особо, так как мелководье охладело. Тем паче что морозы дотянулись.
Слыхали, и в Алма-Ате навалило в полный рост?

Всего доброго!

 

классный у Вас Робот!

Да навалило, а потом тряхануло)) - слыхали?

 

Золотые слова. Бесценен друг с которым есть о чём помолчать.

 

23 ноября. Море волнуется.

Мостик. Послеобеденное время. Тепло, восхитительное в такую глубокую осень, уходило. Вместо солнца в сером небе мчатся погоняемые шквалами тучи, до того низкие, что идущее на север судно, кажется, касается их животов антенною. Не успело оно пройти и четверти пути к назначенному месту, как волны стали расти в высоту, накручивая свою ярость в пустых попытках повалить пароход на бок, и совсем скоро перешли в почти штормовые валы. Меня охватывает естественное, - и даже радостное - предвкушение опасности, что часто проявляется у неизбалованного морскими приключениями городского жителя. Защищенный металлом и стеклом, я с замиранием сердца наблюдаю, как взрывает нос корабля тёмную воду, как фонтаны белых брызг, то и дело долетающих до самых окон рубки, порождают безостановочно бегущие по палубе солёные реки.

- Как по-вашему, есть уже метра три? – интересуюсь высотой волны.

Капитан делает неопределенное движение ладонью, словно встряхивая бутылку с кумысом, - About.

За границами действия стеклоочистителей мутнеют солевые пятнышки; с внешней стороны матрос иногда проходит их губкой, скорее для соблюденья дисциплины. Капитана они отвлекают мало. В большей мере его интересуют сейчас бледный дисплей, контролирующий точность курса, и кофейный уровень в прозрачной колбе.

Мы проходим пятидесятиметровую изобату, волнение на поверхности будто бы стихает; но вот неудачно выползшего покурить старпома с ног до головы накрывает водяной горой. Тот какое-то время смотрит на наполненные морем сапоги, затем садится на баке, чтобы слить из них ледяную воду. Мокрую сигарету, однако, не выплёвывает, и та подёргивается в его губах, в такт адресованных никому и ничему ругательствам. – Воистину, курить вредно, - смеётся Гаджи Мирзаевич, глядя на него, и тут же стреляет у меня ещё одну; вот уже две недели, как он «бросил».

Пасмурное небо темнеет по-зимнему, не быстро и не тихо, а как-то незаметно и почти тут же - дочерна. Пожелав мостику легкой вахты, спускаюсь на палубу и, выждав интервалы меж невидимыми валами, пробегаю к двери в жилой отсек.



Камбуз. Натоплено, шумно и пахнет рыбой. Громыхают раскачиваемые поварёшки; пытаясь сладить с подвижной утварью, матерится кок; бесцветный диалог ведут картонные герои сериала. К счастью, не августовского хита, «Физрука», а худо-бедных «Восьмидесятых».

За столом сидят трое: матрос Жарас, механик Миша и морской биолог Максимилиан. Первые двое ожесточенно, по-видимому, наперегонки, употребляют красную рыбу; вот механик берёт тонкий ломоть чёрного и не мажет, а укладывает сверху пласт сливочного масла. В обращении с рыбой тщательно следит за тем, чтобы толщина нарезки не позволяла бутерброду именоваться как-нибудь ещё, кроме как «дальневосточным». Но матрос начеку, и один за другим идеально сотканные триколоры исчезают во ртах едоков. В этом споре третьему нет места, но я вижу в пределах досягаемости тарелку с копченой скумбрией, и с согласия Максимилиана подвигаю её к себе.

Завладев финальным бутербродом, механик расслабляется (Астрахань-Красноводск - 7:6) и находит время для обращения ко мне.

- Севрюжку что ль отпустили? – судя по интонации, ожидая не утвердительного или отрицательного ответа, а объяснений – «почему?».

Занятый скумбрией, киваю в ответ. Вечером перед отходом погода позволила наконец выполнить сетепостановку, принесшую одну рыбу, большую и с явственным животом. Биопсия осетровых не находится ни в перечне задач, ни в разрешенных законом видах деятельности, поэтому…

- Слухай, а «замазученная» севрюжка-то была? – спрашивает-утверждает Миша, и я вижу, что даже последний ломоть лососины не может изгнать мечтательную грусть из его ясных глаз. Кто из моряков не мечтал хоть раз в сезон отведать деликатесного продукта?

Название всякой рыбы, волею судьбы имевшей какую-то гастрономическую ценность, произносилось механиком с добавлением разных уменьшительно-ласкательных окончаний. Разве что бычок как был бычком, так упорно им всю жизнь и оставался. Не раз я сталкивался с устойчивым предубеждением насчёт этой рыбы, а всеобщее непонимание целей транспортировки бычка в Алма-Ату меня по-настоящему задевало. Мало того, - неоднократно я находил пакеты со своими подопечными, выставленными из морозильника вон. И лишь с трудом пробив брешь, эдакий тайник средь залежей мяса и фаршей, можно было расслабиться хоть на полдня.

Спору нет, бычок – это не малосольная севрюжка, не копчёная сёмужка, и даже не селёдочка-пятиминутка, но уж никак не «башка с кисточкой» и «ни-о-чём-рыба».



Каюта. Темно. Лежу на койке с открытыми глазами, ощущая забортный холод за обшивкой стены, и вслушиваюсь, как несёт нас корабль сквозь ночь. В изголовье наотмашь бьёт волна, каюта наполнена звуками чужеродной стихии, постоянным журчанием, плеском, бульканьем. Что-то катается по книжной полке, - кажется, круглое грузило-«чебурашка». Судно сильно кренится, и правый борт превращается в верх, а левый – в низ, и голову мою с силой вдавливает в стену, будто навалило на неё центнер тяжестей. Кровь в такие минуты приливает к голове, и чьи-то руки тисками, до фиолетового марева, сжимают виски. В туалете второй час кого-то тошнит.

Долго не могу уснуть: но вот представляется мне, что наш корабль - один из немногих, заброшенных на запредельно далёкую планету-океан, осколок самоуничтожившейся цивилизации. Связи с материнской планетой нет уже много лет, энергетические ресурсы почти на исходе, ещё чуть-чуть – и в обращение снова войдут ракушки и цветные камушки.

Команда состоит из одних мужчин, годами находящихся на рыбной диете. Все фильмы для взрослых пересмотрены до дыр, и мне поручено писать незатейливые пикантные истории. За плакат с Ритой Хейуорт можно было бы взять в аренду капитанскую каюту на месяц, и вдобавок получить годовой талон на бесплатный комбикорм.

Но вот из плотного тумана, являющегося привычным состоянием атмосферы Акватики-Зета-Джонс, показывается чужой корабль. Невероятно, но это - залегшее в дрейф элегантное парусное судно. Капитан вспоминает, что такие строились местными жителями, по меньшей мере, за сотню лет до Приводнения. Пока мы теряемся в догадках, под сломанной мачтой вдруг показывается брюнетка явно неземной красоты, в душераздирающих призывах оказать ей всяческую помощь.

Невзирая на свирепствующий одновременно по всей планете шторм, наш славный «Суши-мару» сцепляется с незнакомым парусником прямо посреди огромной вращающейся воронки. Корабли кружатся в экспрессии вселенского танго под небом в тысячу цветов, причудливые оттенки которого отражаются в её влажных от слёз благодарности глазах. Под звуки космического джаза мы встречаемся с ней взглядами, её лунно-белые щёки вспыхивают фиолетовым румянцем, когда она первой опускает глаза, и …

….пустая пластиковая бутыль с грохотом падает на письменный стол. В темноте наверху извиняется заспанный Данила, стараюсь заснуть снова, но сон с возвращением не торопится.



Главная палуба.

Воздух свеж и спокоен. Я пытаюсь вспомнить прекрасное лицо инопланетницы, глядя на тончайший серп Луны, когда что-то огромное пролетает совсем рядом, едва не задев меня шуршащим крылом. Приготовив камеру, иду по палубе вкруговую, пока не нахожу существо сидящим на носу судна.

В свете фотографической вспышки вижу, как нечто похожее на чёрного как смоль археоптерикса поворачивает голову, чтобы хорошенько рассмотреть меня, а может, и запомнить.

Мигом позже оно расправляет крылья и сливается с мглой каспийской ночи, и яростный крик его подобен скрежету самой древней ветви в древе Мироздания.

На часах шесть утра, море понемногу успокаивается.

Отчего ноябрьская ночь так длинна?..

 

27.11.14. В порту.

Из рейса мы вернулись изрядно потрепанными, почти без рыбы, и поэтому в несколько расстроенных чувствах. Не мучимые морской болезнью, в отличие от основной научной группы, десять ночей кряду мы с Гаджи выстаивали до утра, но у моря не нашлось для нас награды богаче, чем десяток тощих сельдей. Да и то, вся рыба была выбита из одной стаи, пришедшей под фонарь на самой южной границе глубоководного (и когда-то щедрого) Среднего Каспия.

Думается, если бы не памятное утро под мысом Саржа, я плюнул бы на всё еще до завершения первой недели плавания. Но и ту единственную стоящую рыбу пришлось отпустить, так что в морозильнике ничего не изменилось, - разве что перевелись к концу похода скумбрия и сёмга.

Не могу дать для Баутино таких же удивительно сочных и, скорее всего, очень метких характеристик, какими чествуют разные порты русские писатели. Взять, к примеру, запахи, - воздух здесь пресный, и летом в том числе. Это Балаклава пахнет жареной скумбрией; Одесса – ванилью и финиками; вроде бы свежею сосной - Архангельск; нефтью отдаёт порт Баку…

Может, мы просто не успели узнать запах настоящего Баутино, пропитанного духом свежей кильки, то и дело выгружаемой в порту 70-х? Или слегка прогорклого подсолнечного масла, с пряным лавровым послевкусием? Надо порасспросить об этом старожилов, помнящих ещё «Рыбхолодкомбинат»; к примеру, того же Казачкова, чьи лодки неизменно качаются рядом с нашими научными судами.

Глазу же открывается постоянно взмученная мелководная гавань, в которой ржавеют «меляки» отходивших своё малых траулеров. Нет в порту ни редких деревьев, ни капитальных сооружений, могущих поразить своей грандиозностью, или пленить изяществом резьбы, - только баржи, буксиры и танкеры.

Как бы то ни было с нашим восприятием окружающего, а здесь нам предстояло провести ночь. Провожаем Гаджи до поезда на Махачкалу, новый же капитан должен был вот-вот подъехать. Перебрав неисправное оборудование и загрузив провиант на корабль, мы были готовы отходить, не теряя времени, к следующему полудню; холод начинал уже сковывать море с пресных его окраин.

К концу следующей недели я планировал пойти в модный кинотеатр на Весновке, а не быть зажатым во льдах Северного Каспия; вдобавок, отсутствие рыбы сильно влияло на максимальные сроки пребывания вне дома. Поэтому старпомовскому окрику «Отходим!» радуемся сильней обычного. Наши пальцы почти примерзают к перилам, пока мы рассматриваем длиннющий «Шкотов» с воды. Несмотря на свой внушительный вид, это судно лишено собственного движителя и является, по сути, огромной плавучей гостиницей.

Пока нащупываем выход из глубоко врезанного в берег Тюб-Караганского залива, вечереет. Протянув ещё немного вдоль береговой линии, встаём на якорь, так как порт рекомендует переждать темное время суток на мелководье.

Здесь иногда попадается вобла, слишком мелкая, чтоб караулить её на колючих зимних ветрах. Порой я стучусь в каюту к Эрмику, мы выходим курить и тогда проверяем снасть. Но в сумерках клёв застывает, поэтому я стучусь к Эрмику всё реже, а потом и вовсе собираю снасть.

Снова бессонница, мы с Максом читаем ночь напролет и засыпаем только утром, пропуская, таким образом, завтрак и обед. Лишь к вечеру сон наш был прерван неким скребущим звуком, доносящимся сквозь стенку борта. "Наверное, что-то большое учуяло людей, и норовит теперь добраться до всех нас", - строит первые предположения мой астраханский коллега.

Судно будто стало замедляться. Всё это не могло не заинтересовать наши утомлённые безделием умы, и, разбрасывая книги и тапочки по всей каюте, мы спешно одеваемся и бежим наверх...



Суда в порту уже все знакомые, с выученными назубок названьями


И лиц знакомых тоже есть


а Казачкова лодочка-то


"Шкотовъ", человек и плавучая гостиница


Походив день по суше, в рейс идём с лицами покамест радостными


Худая совсем рыбалочка, в ноябре-месяце-то!


No comment


И продолжится прерванный бег...

 

Монзыч заптра расскажешь в живую о крайней поездке я так думаю

 

В ноябре похолодало.У меня, сын. весь октябрь, на Наутилусе 1,по Каспию ходили, 18часов ходу отБаутино до места работы,качка была но большой волны еще не было,занимались, пробы грунта брали,рыбу ловили замеряли взвешивали,осетровых, обратно за борт,а остальных в холодильник на гос. нужды.В ноябре в Атырао перевели на судна с воздушной подушкой,в тех местах Каспий настолько обмелел,что передвигаться на обычном судне нет возможности.

 

30 ноября.

По мере продвижения корабля на Север расход сигарет у курильщиков снижался до тех пор, пока самый заядлый из нашей троицы, Эрмик, не объявил, что ежедневное потребление им никотиновых палочек снизилось до исторического минимума в пять штук. Действительно, даже некурящий Салават, полностью застёгнутый и обутый в свои новые тёплые сапоги, после пяти минут на морозном ветру начинал пританцовывать и ёжиться. А ведь комплекция его многократно превосходила наши по количеству округлостей, - как состоящих целиком из мягких тканей, так и полностью из мышц.

Близость северных пределов Каспия ощущалась и по всё чаще встречающимся островкам льда, при прохождении которых судно издавало то вкрадчивое шуршание, что разбудило нас на переходе два дня назад. Все привыкли к нему теперь, и даже в нашей фантастической каюте не поминали Лангольеров всуе.

Вот на большой льдине, влекомой ветром мимо нас, появилось живое существо. Превосходный экземпляр Aquila chrysaetos, мостился на непривычном для него покрытии с грацией, подобающей скорее индюку, чем заслужил массу насмешек со стороны экипажа. Миша с Александром Сергеевичем назвали его «додиком» и придурком, и один Олег Геннадьевич воздержался от порочащих честь хищника комментариев.

Впрочем, потревоженный близостью людей, беркут скоро поднялся в воздух, и в движении обрёл наконец благородство, присущее орлиному роду. Проводив его отлёт, все занялись привычными делами, благо что на подходе была последняя станция наблюдений.

После работы, намёрзшись и уставши от дня новых впечатлений, все требуют по двойной порции. Покушавши, мы протискиваемся сквозь очередь ожидающих добавки, и укрываемся в тепле кают, предаваясь любимым занятиям. Максимилиан штудирует «Общую гистологию рыб», хотя сей славный учебник связан с его специализацией лишь отдаленно; следуя той же логике, я, будучи ихтиологом, дожимаю «Гранатовый браслет». От заделов школьной обязательной программы в голове не осталось и следа, и теперь так здорово было наслаждаться каждой страницей, выкраивая время для чтения на переходах, при приеме пищи, между измереньями рыбы и отбором проб планктона.… А «Олеся» едва не заставляет плакать, - что, в общем-то, должно было случиться не сейчас, но ещё в последних классах. Почти полжизни назад, - через три дня мне исполнится тридцать один…

В час, когда щедрая зимняя заря принялась раздавать краски небу, и море потускнело, вдруг раздался сильный скрежет, за которым последовал удар, от которого резво идущее судно едва не остановилось. Мы слышим, как на камбузе с грохотом рушится всё, что не было закреплёно.

Вода исчезла. Всё пространство вокруг нас заполонило льдом, почти сплошным; виднелись редкие прорехи кое-где, но в счет их можно было не брать. Идти к самым северным станциям в темноте представлялось делом рискованным, и потому решением капитана был отдан якорь.

Далеко-далеко, под закатными тучами, Зоркий Глаз Жарас углядел на бликующем льду какие-то предметы, могущие быть живыми существами. Максимально приблизив их при помощи слабенького объектива фотокамеры, сходимся во мнении, что это вполне может быть скоплением птиц у мёртвого осетра. Впрочем, у меня была ещё теория, которую я пока не озвучиваю.

Действительно, иногда мы замечали на поверхности крупных рыб, вырвавшихся из сетей, чтобы вскорости погибнуть свободными.

Всю ночь мы пытались уснуть, слыша, как громыхает якорная цепь, без остановки режущая льдину. Корабль содрогался, передавая нашим телам своё недовольство ледовой обстановкой, но держался молодцом.

Мы искренне верили, что к утру эту огромную льдину прогонит ветром, распиленною пополам, и дальше нас будут ждать открытая вода и новые впечатления. Никому не хотелось возвращаться в порт так скоро и с невыполненным заданием.

 

2 декабря.

Но льды не уходили. Более того, укрепились морозы, и высота ледового слоя местами превышала теперь десять сантиметров, что для небольшого судна представляет серьёзную проблему. К счастью, у капитана, бывавшего во всяких ситуациях, не было привычки преувеличивать или принижать степени угрозы; поэтому я, пусть и не обладал опытом ледовых экспедиций, к излету этой недели стал немного разбираться в возможностях судна и реальных опасностях, что сулит зимний Каспий.

В первый день зимы стоящий на якоре корабль так зажало меж большими льдинами, что пришлось штурмовать блокаду с наскока, медленно набирая ход внутри коротенькой полыньи и постепенно удлиняя её, удар за ударом, пока заданное усилие, наконец, не позволило носу судна превратиться в достаточно мощный таран. На описываемые ухищрения было потрачено не менее четырех часов.

Становилось очевидным, что, как ни рвались на Север техника и люди, дальше нам не пройти. Мы вернулись на пятнадцать километров южнее, где пару дней рассчитывали подождать, пока не перестанет задувать с замерзших берегов.

Но напротив, обновлённые метеосводки обещали, что следующие несколько суток ветер будет неблагоприятным, а на протяжении сегодняшнего дня будет только холодать.

Напрасно ожидая то ли штиля, то ли смены направления движения воздушных потоков, мы потихоньку писали свои главы научного отчёта, заполняли журналы наблюдений и ловили вяло берущую "ледяную воблу". Надо сказать, ветер и мороз не давали подолгу наслаждаться зимней ловлей на летние снасти, и мы частенько бегали на камбуз попить чаю, ненадолго, так как оставленные удочки частенько цеплялись за одиночные льдинки, и случалось, их обрывало.

Кажется, мы ещё надеялись на что-то, когда и сюда подошли сплошные ледовые поля. Цепь больше не могла справиться с ними, - несмотря на отданный якорь, поздней ночью мы вдруг пришли в движение. Целым морем белых островов и континентов судно увлекало на Юг.

В таком вынужденном дрейфе оставаться невозможно, но не менее опасно было и идти в темноте. Лавируя на самом тихом ходу, капитан со старпомом не спали до рассвета, прожектором высветляя препятствия из почти полярной черноты, пока мы не выбрались на относительно чистую воду.

Для одной из глав отчёта пока не накопилось данных в достаточном объеме; после завтрака дня я занялся учетом птиц, воспользовавшись тем обстоятельством, что хохотуньи и беркуты присутствовали рядом с судном в большом количестве. Часто наблюдались стаи лебедей, предоставляя возможность в очередной раз полюбоваться белокрылым их полётом, и, что было уже второстепенным, - заполнить пару лишних строк в журнале наблюдений за авифауной.

Пролет их, надо сказать, происходил довольно хаотично, птицы из разных стай двигались без общего, выверенного курса, выбирая подчас совершенно противоположные направления.

Занятый небом, я чуть отвлёкся от земли, - вернее, от ледового её заменителя, а потому не сразу заметил, каким тёмным сделался горизонт; но не из-за непогоды, а от обилия всё тех же жирных разномастных точек, что мы уже видали вечером 30 ноября.

До самых ближних было, должно быть, больше мили, но в этот раз не слепило глаза закатным солнцем, так что мы с Максимилианом сразу же признали в них тюленей-толстяков.

Толстяков-тюлених, правильнее будет говорить, так как давно исполнив свою биологическую миссию, будущие отцы одиночно слонялись по всему морю, не образуя таких мощных скоплений, какие приходилось сейчас видеть здесь.

Самцы, если и встречались среди толстопузого большинства, были животными молодыми, ещё не наигравшимися в щенков. Они первыми бросались в воду при появлении людей; беременные же тюленихи пытались шевелиться, нескладно ковыляли в сторону полыней, но, видя, что скрываться уже поздно, застывали на половине пути, и только беспомощно крутили головами.

И в начале зимы, и во время щенки, ближе к весне, они очень уязвимы для хищников, таких как беркуты и волки, и особенно – для человека. Олегу Геннадьевичу приходилось ходить кэпом на зверобойном судне, и те времена он описывает в самых жутких красках.

Впрочем, промысел каспийского тюленя ничем не отличается от остальных «охот» на ластоногих со льда, - в голове всплывает классический образ мужика с дубиной, и пытающегося уползти с кровавого льда новорожденного тюленя, ещё совсем белька.

В начале девяностых тюленя объявили в излишней рыбоядности и частой порче сетных уловов, поэтому бить его принялись самыми дикарскими способами. Отстрел из автоматического оружия с воздуха, без последующего сбора трофеев, бесконтрольное избиение младенцев, когда из экосистемы вываливались целые поколения… Неудивительно, что в наше время тюлени мрут десятками тысяч, и притом от совершенно нетипичных для мирных млекопитающих инфекций.

Капитан признался мне, что уж не рассчитывал снова наблюдать такое количество зверя на льдах Каспия, - мне и самому не верилось, что осталось их сколько-нибудь много. Дело в том, что нам в последний год встречались чаще мёртвые животные.

Так что первые зимние дни были у нас отрадные, прожитые под впечатлением от встречи с единственным каспийским млекопитающим, - cкорее, живым...

 

особенные люди.
хотелось бы пережить такое.

 

када этава аФФтора пачитаишЪ, эмоцыи так нахлынывают, ажна словов для СПАСИБЫ хрен подЪбирёшЪ))

Спасибо Монза!

 

Умеешь ты Ален своими размышлениями отыскать в наших окостенелых душах ту давно забытую струну от прикосновения к которой мы начинаем грезить...море...птицы...простор...
Люди, суета, они там, за Кромкой а ты здесь и сейчас на краю Ойкумены.
Спасибо Брат.

 

Ну, это вам спасибо, парни.

Про празднование писать особо нечего,
хоть икры чёрной на закусить и было, двухлитровая банка где-то, да отпустили её в море не сгубленною.

Рад, что с прошлогодним юбилеем так не получилось Я, как большинство "зимних", предпочитаю дома справлять, в тепле, или хотя бы с близкими людьми.

 

Мы все такие, просто иногда мы это скрываем...от себя.

 

У меня все идея есть. Показательные рассказы вот таких вот писателей и увлеченных людей (на все.кз Али охотник например) собрать в одну книгу-альманах. Это нужно чтобы широкие массы прочли. Это нужно чтобы дети читали как рассказы Фенимора Купера. В самолете например, в поезде, в местах где есть время почитать и хоть на минутку из обыденной серой жизни перенестись в то море, в те горы...
Интересно наверное когда работа и интересы совпадают.
Меня тоже Монголия вдохновляла. И вдохновляет...

 

Читая твои опусы (сухо отчетами рука не поднимается назвать), становишься сопричастным к живой и такой востребованной в наше время девольваций и прочих сует романтике! Пиши брат!

 

4 декабря. Три зарисовки неба и воды на рейде у порта Баутино.

Полдня мы плелись за «Мангыстау-1», случайно оказавшимся в районе работ. Как только ледовая Фронтира осталась позади, пути наши морские разошлись. Попрощавшись с ледоколом гудко́м, ускорившееся судно двинулось в сторону порта приписки.

Впервые пошел снег. Море вмиг позеленело, когда из светло-серого неба посыпались едва приметные, редкие крупинки. Но полминуты не успевает пройти, а перед глазами уже захороводило пушистыми хлопьями, - так стремительно началась метель. Боковой ветер ударялся о корабль и подбрасывал хлопья снега, почти успевшие опасть, обратно в высоту; опускаясь, те беззвучно исчезали в зелёной воде по другому борту, или оседали на зеленой же палубе. Заметало весь день, и мы, сколько ни вглядывались, не могли распознать приближавшийся берег, долгожданный символ окончания годового забега. Его контуры были видны на экране маршрутного компьютера, но и только.

На ужин капитан спускается из рубки с вестью, которая никого не воодушевляет, - из-за ухудшения видимости в бухте Тюб-Караган, в порт нас сегодня не впустят.

Мы продвинулись до баутинского маяка, существование которого обозначалось в этом белом мире спаренными вспышками, и стали на ночёвку с мыслями о близящемся доме. Сквозь завесу снегопада свет прожектора почти не пробивался, и наблюдателю казалось, что кто-то в небе балуется фонариком китайской зажигалки.

Навигация в Северном Каспии завершилась; закончился и благословенный Поиск, что радовал нас месяцами отдыха от бесполезной информации, которой так сильно перегружен наш век, и в то же время одарил множеством впечатлений и эмоций.

Как назло, ещё до захода солнца снегопад прекратился. Ну да ладно, в порт мы зайдём поутру, в города свои вернёмся послезавтра, и не стронемся с места до апреля.

Небо вдруг прояснилось и наполнилось предзакатной косою позолотой, контрастными пятнами в которой остановились тучи, а на горизонте обозначились ровные очертания кораблей, буровых станций и башен, над которыми маячили крикливые птицы.

Пусть немного стемнеет, и я подвешу на корме свою лампу, пусть и знаю, что сельдь убежала на юг задолго до похолодания. Но есть ещё наживка и сила привычки, есть длиннющая зимняя ночь, последняя на море в этом году, и есть упрямая рыбацкая надежда.











#1


#2


#3